Жесткая, мягкая и умная сила во внешней политике сша. «Умная Сила» как фактор мировой политики

В 21 веке проявление силы и влияния государств всё меньше выглядит похожим на то, что использовали те или иные страны в 20 веке и ранее. «Классические» войны крупного масштаба с применением различных видов оружия постепенно отходят на задний план. На их место пришли инструменты «мягкой» и «умной» силы (см. труды Джозефа Найя, Сьюзанн Носсл, Майкла Харви и других), включающие механизмы культурного, институционального, экономического влияние с широким применением информационных инструментов воздействия. При этом «умная сила» (smart power) - это умелое сочетание «мягкой» и «жёсткой силы» (силы убеждения и силы принуждения) для достижения определённых целей.

Современная Германия как успешный пример реализации политики "мягкой" и "умной" силы

В концепции внешней политики современной Германии от 8 февраля 2012 г. большая роль отведена неправительственным организациям и культурно-образовательным программам. Здесь можно отметить глобальные стипендиальные программы Германской службы академических обменов (DAAD), программу Федерального канцлера для потенциальных лидеров по линии Фонда Александра фон Гумбольдта, стажировки в Бундестаге для молодых лидеров из различных стран (программа IPS), программы Института им. Гёте по всему миру и другие инициативы. Выпускники данных программ - это нередко сегодняшние и завтрашние представители научной, экономической и политической элиты в различных странах. По возвращению на Родину многие из них продолжают карьеру в политических институтах, неся в себе, а порой и разнося «германофильский вирус».

Отдельное внимание заслуживает деятельность уникальных в своём роде германских политических фондов. Уникальных потому, что ни в одной другой стране мира, пожалуй, нет таких активных и глобально действующих фондов, приближённых к той или иной политической партии.

В ФРГ это шесть наиболее известных: Фонд Фридриха Эберта (Социал-демократическая партия Германии), Фонд Конрада Аденауэра (Христианско-демократический Союз), Фонд Генриха Бёлля (Партия Зелёных/Союз 90), Фонд Фридриха Науманна (Свободная либеральная партия), Фонд Ганса Зейделя (Христианско-социальный Союз), Фонд Розы Люксембург (Партия левых). Каждый Фонд имеет филиалы в других странах мира, что, разумеется, не представляется возможным для политической партии. Формально любой Фонд не зависит от партии (во всех юридических документах и уставах чётко прописано, что Фонд является непартийным и независимым органом). Финансирование также не идёт напрямую от партий (а, в основном, от Федерального министерства экономического сотрудничества и развития Германии (BMZ), реже от МИД Германии), но пропорционально зависит от того, сколько депутатских мандатов у той или иной партии по результатам прошедших выборов. Именно поэтому наибольшие бюджеты у двух крупных Фондов - Фонда Эберта и Фонда Аденауэра. В последние годы наблюдается тенденция сближения фондов и партий: партии используют ресурсы фонда для реализации своих целей, превращая их в свои think tanks. Крупные фонды имеют филиалы в большинстве странах мира (Фонд Аденауэра в 120 странах, Фонд Эберта в более чем 100 странах мира), проводя совместные проекты с местными НКО и ВУЗами по развитию гражданского общества, международному сотрудничеству и политике безопасности, молодёжным инициативам и т.д.

Другая сторона «медали» политики «умной» силы, как было отмечено ранее, является также hard power, которая включает в т.ч. международные поставки вооружений и военной техники. Германия экспортирует огромное количество товаров, включая военного назначения, в разные уголки мира. Маттео Счианна (Matteo Scianna) из Колумбийского университета считает, что экспортируя оружие, амуницию и иную военную технику в арабские страны (в первую очередь, Саудовскую Аравию и Алжир), а также в Турцию и Индонезию, Германия имеет экономическое, а вместе с тем и политическое влияние на элиты данных стран. За последние 10 лет ФРГ экспортировала в Саудовскую Аравию оружие и тяжёлую технику (преимущественно танки класса Leopard) на сумму около 39 млн. евро.

Германия наращивает свой вес на мировой арене, что выражается, не в последнюю очередь, в стремлении получить место постоянного члена Совета Безопасности ООН. На сайте МИД ФРГ есть отдельная колонка, где подробно описана политика Германии по отношению к ООН. Там отмечено, что Германия проводит активную политику в ООН практически во всех областях. Кроме того, в ФРГ находятся 25 организаций ООН, из них 18 расположены в Бонне, в так называемом кампусе ООН (VN-Campus). Здесь также стоит отметить, что 31 июля 2012 года Президент ФРГ в отставке Хорст Кёлер был назначен нынешним Генеральным Секретарём ООН Пан Ги Муном одним из 27 членов Комиссии по будущим вопросам Глобальных целей развития. Эта группа политиков высокого уровня будет консультировать Генерального Секретаря ООН после 2015 г. по новым глобальным целям развития.

Тёмное национал-социалистическое прошлое страны и последующая за ним политика раскаивания и исправления ошибок послужили толчком, волей-неволей, создавать механизмы улучшения имиджа страны как внутри, так и за её пределами. Даже из этого прошлого страна сделала элемент «мягкой силы», не забывая его, а напротив, регулярно помня об ужасах национал-социализма, поддерживая инициативы, связанные с т.н. «политикой памяти» (Erinnerungspolitik), выплачивая и по сей день компенсации семьям, пострадавшим во время Холокоста.

Новый виток этого развития наблюдается нынче и в массовом переселении беженцев из Ближнего Востока и стран Северной Африки в страны Европы, преимущественно в Германию, особенно после откровенного приглашения со стороны нынешней госпожи Федерального канцлера Ангелы Меркель. Возможно, нынешнее поколение немцев, в целом, не поддерживает такое решение (кроме, пожалуй, левых и «зелёных» движений), но именно «политика памяти» и ряд других факторов сподвигнула Меркель принять это судьбоносное решение, которое, вероятно, лишит её политического поста на предстоящих выборах в ФРГ. Сотни тысяч жителей Ближнего Востока и Африки грезят теперь о Германии как о стране «с молочными реками и кисельными берегами» и готовы на многое, чтобы переехать туда и стать гражданами этой страны. С точки зрения политики «мягкой» и «умной» силы - это невероятный успех современной Германии. Главным вопросом при этом остаётся, безусловно, проблема интеграции, анализ которой, впрочем, заслуживает отдельного внимания.

Несомненно, в экономическом плане, особенно в Европейском Союзе (но не только!) Германия играет роль локомотива (вместе с Францией), когда речь заходит об экономическом спасении Греции, Кипра, Испании и других стран еврозоны. Окрепшая экономически и политически за полвека Германия чувствует теперь ответственность при решении локальных и глобальных проблем и воспринимается, в целом, другими странами как государство, способное на это. Для реализации «умной силы» ФРГ активно выдвигает различные инициативы на региональных и международных платформах: в ЕС, ОБСЕ, Совете Европы, НАТО, со странами БРИКС, ООН, G8 и G20. При этом на странице своего МИД Германия подчёркивает собственную важную роль при создании формата G20, который был инициирован ей как форум министров финансов и руководителей эмиссионных банков в 1999 г. для обсуждения Азиатского кризиса 1990-х гг.

Становление «мягкой» и «умной» силы в современной России

В России в последние годы осознали важность «мягкой» и «умной» силы (см. труды Т. Шакленой, С. Кортунова, К. Косачёва, В. Никонова и других), особенно на международной арене. При этом, по традиции, был внимательно изучены зарубежный опыт и лучшие практики. Институционально для России не присущи политические фонды, как в Германии с её солидной парламентской традицией. Такими институтами реализации «мягкой» силы стали скорее околоправительственные инициативы и аналитические центры, заимствовавшие из США и ряда других стран. Вероятно, это связано с тем, что США на данном этапе - лидер реализации политики «мягкой» и «умной» силы по количеству глобально действующих НКО, аналитических центров, стипендиальных программ и прочих инициатив. Считается, что Комиссия по международному сотрудничеству и общественной дипломатии Общественной палаты, созданная в 2008 году, стала российским аналогом американской Комиссии «умной силы», созданной Центром стратегических и международных исследований в Вашингтоне. Российский совет по международным делам (РСМД) повторил во многом структуру и ряд программных направлений американского Совета по международным отношениям (CFR), а Фонд «Русский мир» создавался с учётом опыта Британского совета (а также Института им. Гёте).

В то же время в плане глобальных образовательных и стипендиальных программ Россия ещё только начинает наращивать силы. Многие выпускники советских ВУЗов по-прежнему представляют элиты правительственных и академических кругов стран СНГ, ряда африканских и латиноамериканских государств. Но современная Россия ещё не достигла былых успехов в этом направлении. С учётом нынешней не совсем безболезненной реорганизации всей системы высшего образования, а также научных институтов этот процесс с конкретными результатами может затянуться на долгие годы. С другой стороны, получившие образование в СССР элиты ближневосточных, африканских и латиноамериканских стран продолжают поддерживать связь с современной Россией в рамках конкретных проектов, например, покупая для своих стран и транснациональных компаний вооружение и амуницию российского производства, а также в ряде энергетических и ресурсодобывающих программ. Эта сторона «умной» силы России до сих пор пользуется широким спросом во многих странах мира, во многом, благодаря советскому прошлому.

Пока ещё сложно делать первые существенные выводы об эффективности инструментов политики «мягкой» и «умной» силы современной России, особенно в информационном поле. Зачастую на Западе квази-государственные механизмы России воспринимают скептически, называя их «рукой Кремля» и не особо доверяя их проектам. Кстати это относится и к СМИ, например, телеканал «Russia Today» открыто называется «кремлёвской пропагандой» некоторыми скептиками в Европе и США.

В этой связи следует обратить внимание на увеличение количества совместных проектов за рубежом с локальными партнёрскими организациями, как это делают, например, немецкие политические фонды. Из вышеназванных организаций, пожалуй, РСМД вызывает наибольшую степень доверия за пределами России и это видно по текущим и действительно солидным проектам, например, «Россия и Евроатлантическое сообщество». Данный факт, безусловно, связан не в последнюю очередь с личностью, активной деятельностью и сбалансированной позицией в международных отношениях Президента РСМД Игоря С. Иванова.

Заключение

Политика «мягкой» и «умной» силы в современной Германии и России имеет разную природу, и в этой связи их интересно сопоставить. Если Германия делает упор на расширение своих образовательных и стипендиальных программ, а также на работе политических фондов и развитии экспорта своей продукции, Россия зачастую использует былые успехи СССР, например, сотрудничая с элитами стран Ближнего Востока, Северной Африки и Латинской Америки, которые получили в своё время образование в Советском Союзе и по-прежнему лояльны к России, заходит ли речь об энергетическом сотрудничестве или о взаимодействии в области поставок вооружений. Учитывая различный ход истории и политических реалий России и Германии, вряд ли стоит одной стране брать пример у другой в глобальном смысле, но взаимовыгодное сотрудничество обеих стран на том или ином поприще представляется реальным и многообещающим. К тому же более чем 1000-летняя история отношений двух стран, которые прошли «огонь, воду и медные трубы», а также тёмные страницы, многому научила политиков и общественность Германии и России для дальнейшего партнёрства ради мира.

Как и в случае с "мягкой" силой, теория и понятие "умной" силы связанно с исследованиями профессора Джозефа Ная. Профессор Най рассматривает мягкую силу как "способность сочетать жёсткую и мягкую силу для формирования выигрышной стратегии". То есть, если мы говорим о "мягкой" силе, то методы финансового экономического и военного давления совершенно исключены из рассмотрения, а всё внимание обращено на альтернативные методы добиться от политического партнёра следования политическим интересам другой страны. Однако в случае с "умной" силой, напротив, следует учитывать, что методы "жёсткого" политического воздействия не исключаются из рассмотрения, а напротив, активно употребляются на практике наравне с комплексом инструментов "мягкой" силы. Что касается использования "умной" силы на практике, то наряду с государствами её применяют и такие акторы международной политики, как международные организации. В качестве примера можно рассмотреть ООН. Организация объединённых наций обладает практически полным комплексом ресурсов "мягкой" силы, как то международный авторитет, политические ценности и в определённой степени культурой (здесь речь идёт в большей степени о деловой культуре организации как о сентенции большого количества разнообразных культурных пластов), но при этом в распоряжении организации находятся и инструменты "жёсткой" силы, как то политическая и экономическая силы принуждения (эмбарго, санкции), а также военный контингент ("голубые каски").

Когда же понятие "умная" сила стало возможно рассматривать не только как часть политической теории, а как реальную концепцию внешней политики? Сам термин "умная" сила был введен в политический обиход после разработки альтернативной политической программы той, следствием которой явилось вторжение в Ирак в 2003 году, как ответ на неоконсервативную международную политику Джорджа Буша. Новый курс рассматривался в качестве либеральной альтернативы его политике и предполагал закрепление ведущей роли за международными институтами, а не за Соединенными Штатами. Однако популярность термин "умная" сила приобрёл после выступлений сенатора от Нью-Йорка Хилари Клинтон во время слушаний в Сенате в 2009 году, по итогам которых происходили выборы на пост государственного секретаря в администрации нынешнего президента Соединенных Штатов Америки Барака Обамы. Мисс Клинтон часто использовала этот термин в своей речи, апеллируя к "умной" силе как пути перенаправления внешней политики Америки таким образом, чтобы добиться большей гибкости внешнеполитического курса страны, а также качественно повысить его приспособляемость к постоянно изменяющимся внешнеполитическим условиям, не теряя при этом в эффективности его проведения. Её выступление и использование этого понятия вызвало неоднозначную реакцию в прессе, американские политические, общественные и даже экономические деятели и обозреватели буквально разделились на два лагеря, каждый из которых придерживался совершенно противоположных точек зрения насчёт концепции "умной" силы. К примеру, политический директор Национальной сети безопасности США, Стивен Голдберг высказался категорично даже по поводу самого термина "умная" сила: ""умная" сила … это ужасное название. Честно говоря, не найти термина, "лучше" всего отражающего все негативные стереотипы американцев о демократах и национальной безопасности". Отрицательный отзыв дал и Алан Сигель, основатель и глава "Siegel + Gale", агентства по брэндовой консультации. По его словам, ""умная" сила … это неудачный подбор слов". Сам же создатель термина, профессор Джозеф Най, выступил в поддержку Хилари Клинтон и её выбора политической концепции "умной" силы как наиболее перспективной для Соединённых Штатов в качестве продолжения политики на Востоке. В своём эссе Най для "Boston Globe" Най пишет, что в фактически гражданской войне между радикально настроенными исламскими террористами, меньшинством, и верующими, в большей мере ориентированными на светскую власть, США должно применить также и методы "жёсткой" силы. Это позволит нанести удар по самому сердцу Аль Каиды, ведь, как показала многочисленная практика, террористическая организация осталась абсолютно неподвластной "мягким" методам политического воздействия и вряд ли когда-нибудь их воспримет. В 2006 году профессор Най также возглавил Комиссию по "мягкой" силе, созданную в рамках Центра Стратегических и международных исследований в Вашингтоне, которая в ноябре следующего года опубликовала свой отчёт о "умной" силе как верном курсе для изменения политики Соединённых Штатов в позитивное русло во избежание его "упадка в мире".

C помощью привлекательности своих идеи и инструментов мягкой силы можно заставить людей воевать или находить консенсус мирным путем. Во все времена люди были заинтересованы проблемой выбора ресурса управления, нужно ли опираться на военную мощь или же пользоваться мягкой силой. Первые отголоски концепции умной силы можно найти в трудах мыслителей древности, в частности в трудах Лао-цзы и Аль-Фараби.

Лао-цзы писал о том, что «вода способна размыть даже самый твердый камень». Это обсуждалось в йога-лагере oum.ru . Сейчас можно догадаться что мыслитель имел в виду явление мягкой силы, полагая, не всего можно добиться силой, в некоторых ситуациях необходимо проявлять душевные качества, чтобы лучше и быстрее управляться с подчиненными. Аль-Фараби, философ десятого века из Дамаска, создал концепцию идеального государства. Его идеальным правителем стали правители – философы, которые ведут людей за собой с помощью умных мыслей и морального принижения, а не военными методами.

В государстве армия используется только в крайних ситуациях. В обычной жизни власть осуществляется лишь посредством мягких ресурсов. Подытоживая, можно сказать что умная сила – это разумное сочетание системы связей дипломатии, обороны, развития и других средств твердой и мягкой силы. Общий силовой потенциал государства после появления такого понятия как умная сила рассчитывался как сумма мягкой и жесткой силы. Китайские ученые пошли дальше и вывели новую формулу подсчета государственной мощи. Они предложили рассчитывать ее как произведение мягкой и жесткой сил. То есть если один из видов силы равен нулю, то и вся мощь государства равна нулю. Мы считаем, что также возможно отрицательное произведение, которое влияло бы негативно.

То есть если одна из сил
принимает отрицательное значение, то общий отклик на применение данной силы будет отрицателен. Уже невозможно представить жизнь без мобильных девайсов и Интернет. Это сегодня самый доступный и эффективный инструмент контроля. С помощью СМС-рассылок жители Египта приглашались проголосовать за правильного кандидата в 2014 году. После публичного самосожжения тунисского торговца Мохамеда Буазизи конфликт был раскручен в социальной сети Фэйсбук, и за этим последовала волна арабской весны. Пример положительного использования Умной силы – Сингапур, который вложил достаточно в свои военные ресурсы, чтобы выглядеть не совсем легкой добычей в глазах своих соседей, которых он хотел бы удержать от нападения. Информационные технологии, которые являются одним из инструментов мягкой силы, позволяют контролировать политический процесс. Например, до сих пор одним из главных инструментов донесения информации является телевидение.

Телевидение дает картинку и это главное, так как человек воспринимает около 70% от всего объема информации зрительно. Это более комфортный способ доставки информации. Когда правительство хочет что-либо донести до народа, перед ними встает задача усадить всю семью в 9-10 часов вечера, после работы, за телевизор, где как раз в это время, естественно не случайно, показывают новости во всем мире. О новых технологиях можно сказать одно: все что ни придумывается, используется в корыстных целях укрепления гегемонистских позиций на мировой площадке. Большинство людей даже не подозревает о том, что они находятся под контролем. ГЛОНАСС, радиоэлектронные технологии, gps, google glass и много других разработок нам уже открыты, но о некоторых, таких как PSYOP и HAARP нам до сих пор не говорят.

29.11.2016

Что такое Power

Для начала нужно проанализировать понятие самой власти с позиции англо-саксонской геополитической мысли, поскольку это чужеродный термин. В английском языке слово power в зависимости от контекста, а иногда и одновременно означает власть, господство и силу, мы будем употреблять это слово без перевода. Power является по своей природе как материальной (экономическая власть денег или ресурсов, наличие физических средств для принуждения, такие как оружие и персонал), так и психологической (легальная, религиозная или научная власть, интеллектуальный и социальный престиж, харизма, иллюзорная или действительная репутация), и обе разновидности служат для обеспечения дипломатической или военной мощи . По своей природе, которая является ни хорошей, ни плохой, power проявляется везде по-разному, что зависит от специфики общества. В различных местах в разные времена власть и господство имели совершенно различное распространение. Власть испанского короля Филиппа II опиралась на землевладельцев-аристократов, но европейская сила, связанная с городскими банкирами, смогла превозмочь его военное превосходство. А в США во время Вьетнамской войны давление разношерстной политической коалиции вынудило руководство страны завершить военную кампанию. Немало примеров может набраться и в русской истории.

Поэтому для любого стратега главной проблемой является определение, где и в какую форму будет воплощена power, а также идентификация тех точек (в нашем случае это важно), где применение военной силы будет наиболее эффективным.

Профессор Гарвардского университета Джозеф Най и бывший Госсекретарь США Ричард Эрмитаж сформулировали основные принципы современных разновидностей power. «Power – это возможность влиять на поведение других для получения желаемого результата». При этом Эрмитаж и Най отмечают, что исторически power зависела от таких критериев, как размер страны и численность ее населения, природные ресурсы, экономическая мощь, военная сила и социальная стабильность. А источник любой power в первую очередь зависит от контекста. Hard power (жесткая сила) дает возможность странам использовать метод кнута и пряника для того, чтобы получить желаемый результат. Soft power (мягкая сила) дает возможность привлекать людей на свою сторону без применения насилия. Для soft power фундаментальной основой является легитимность. Smart power (умная сила) не является ни hard ни soft, а представляет собой комбинацию обеих.

Специалисты по сетевым войнам предлагают аллегорические трактовки hard и soft power для оказания политического влияния. Например, Аркилла и Рондфельд описывали soft power как маяк, зажженный на скале.

Умная и гибкая сила

Эрмитаж и Най в 2007 г. определили формулу для будущей стратегии Америки: «smart power означает развитие интегрированной стратегии, ресурсной базы и инструментария для достижения целей США, которые предусмотрены и hard и soft power». Они также констатируют, что во внешней политике США ранее больше использовали hard power, так как ее действия были прямолинейны, а основы ее могущества видимы для внешних акторов.

Следует отметить, что доклад по smart power, сделанный под руководством Ная и Эрмитажа в 2007 г. на базе анализа различных подходов по отношению к утилизации власти в международных отношениях был намеренно подготовлен за год до президентских выборов в США, на которых победил Обама. Его цель заключалась в том, чтобы предложить данные исследования в качестве программы внешней политики будущего президента, не зависимо от того, кто победит – Обама или МакКейн. Госсекретарь Хилари Клинтон публично подтвердила принятие этой программы, сказав, что США в дальнейшем будут применять smart power.

Согласно этому докладу целью внешней политики США должно было быть сохранение и пролонгирование своего высокого положения. Достижение этой цели невозможно без наличия союзников и партнеров, которые хотят и могут помочь США определять и действовать в приоритетных направлениях.

Для этого США должны сконцентрироваться на пяти ключевых пунктах:

Альянсы, партнерство и институты: необходима перестройка основ, которая будет учитывать глобальные изменения;

Глобальное развитие: выработка унифицированного подхода, начиная с общественного здравоохранения;

Общественная дипломатия: повышение качества доступа к международному знанию и процессу обучения;

Экономическая интеграция: увеличение выгоды от торговли для всех людей;

Технологии и инновации: они должны быть направлены на вопросы изменения климата и энергетической безопасности.

Реализуя на практике эти пункты, Джозеф Най активно продвигает идею smart power и cреди союзников США, пытаясь вовлечь их в орбиту американского влияния. В частности, его рекомендации были тщательно изучены японским правительством для выработки новой стратегии в отношении внешней и оборонной политики. Европейские мозговые центры и политологи также анализируют возможности применения той или иной власти-силы по отношению к своему региону. Например, после изучения специфики своего географического окружения для Хорватии был предложен план применения soft power, основанный на природных, культурных и духовных ценностях хорватов и имидже страны на международной арене. Сам Най выразил свои идеи c примерами о применении smart power в книге The Powers to Lead, вышедшей в феврале 2008 г.

Smart power, как и следовало ожидать, подверглось различным толкованиям. Военный аналитик и обозреватель Дэвид Экс считает «множество инициатив Обамы в духе smart power являются расширенными версиями уже существующих программ, которые были запущены во время второго срока Буша». Тем не менее, по его оценкам smart power будет доминирующим направлением в американской военной стратегии в ближайшее время.

Если брать конкретные примеры, то одним из них является Конго, где помимо подготовки вооруженных сил под руководством американских инструкторов, запущена программа, направленная на предотвращение сексуального насилия, что было серьезной проблемой в этом регионе за последние годы. Кроме того, в рамках smart power в Киншасу вместе с новым контингентом вооруженных сил США были отправлены сто человек медицинского персонала из национальной гвардии США, которые две недели бесплатно обслуживали конголезцев. «По мнению одного из офицеров США, лучшая проверка на smart power состоит в том, что когда миссия в Западной Африке заканчивается, вам говорят, что будут рады вас видеть в любое время».

Вспышка насилия, охватившая эту страну в сентябре 2016 г. позволяет усомниться в эффективности реализации smart power по американским методам. Возможно, определенный эффект был достигнут, но явно не для самих конголезцев, которые разделены по сферам влияния. Более того, есть большая вероятность, что инициация текущего конфликта как раз и произошла с помощью американской smart power.

Много сторонников применения smart power из числа представителей гражданских лиц считают, что США и их союзники в отношении мусульманских стран посредством экономической помощи, предоставления медицинских услуг, образования и различных видов материального развития должны произвести сдвиг в поддержке кланов и племен от радикального ислама к более секулярным, универсальным ценностям. Поэтому smart power действует как своего рода политический инструмент по нивелировке традиционных ценностей различных народов и культур, навязывая исключительно американскую точку зрения.

Интерпретация видов power

Современный американский политолог Уолтер Рассел Мид развивает идею Дж. Ная о hard и soft power в контексте доминирования США, интерпретируя как военную составляющую, так и концепцию Антонио Грамши о гегемонии. Он пишет, что hard power делится на военную и экономическую составляющие. Первую можно назвать острой силой, так как она основывается на силе штыков и можно на своей шкуре почувствовать их действие - если мы будем ей противостоять, то острые штыки будут подталкивать нас в нужном направлении. Это твердый фундамент американской системы. Экономическая составляющая - это липкая сила, которая соблазняет и убеждает одновременно. Она представляет собой "сеть экономических институтов и стратегий - вовлекает в нашу систему других и затем создает для них такие условия, что им становится трудно ее покинуть".

Soft power также имеет два аспекта: притягательная сила американских ценностей, культуры, политики в отношении различных зарубежных обществ и сила, заключенная в определении повестки дня и уcтановлении рамок дискуссии (сила мировой гегемонии по Грамши). "Притягательная сила - ценности, идеи, политические шаги, встроенные в нашу систему, - ублажает другие нации. Сила гегемонии создает нечто столь же искусственное и произвольное, сколь с исторической точки зрения сама американская система порядка со времен Второй мировой войны выглядит естественной, желанной, неизбежной и устойчивой".

Уолтер Рассел Мид указывает, что острая сила США связана с осознанием необходимости подавляющего военного превосходства как надежной основы национальной безопасности. Липкую силу он сравнивает с хищным растением росянкой, которое завлекает свою жертву приятным запахом, поэтому ее действие, хоть и не предусматривает вооруженное насилие, но в основе не имеет совпадения волеизъявлений.

На эту силу работает влиятельное лобби коммерсантов, банкиров и торговцев, вовлекая в американскую зависимость рынки и производителей. На практике это выражается в создании неравных условий торговли и обмена - страны, которые вовлечены в американскую торгово-финансовую орбиту (имеется в виду также ВТО, Всемирный банк и МВФ) боятся разрыва с США, так как нуждаются в рынках сбыта и одновременно владеют ценными бумагами. "Крушение американской экономики - или американской мощи - нанесет колоссальный, неприемлемый ущерб всему остальному миру", - считает Мид.

Притягательная сила, конечно, действует не на всех, так как во многих странах не признают, а часто и открыто осуждают американские ценности и суррогатную культуру этой страны. Но у нее несколько элементов, которые включают себя мировую роль США, иммиграцию и гуманитарную помощь, которую Вашингтон оказывает многим государствам.

И, наконец, четвертая сила - гегемония основана на том, что мировой порядок, поддерживаемый США, был признан легитимным и неизбежным.

При этом острая, липкая и мягкая силы поддерживают силу гегемонии. "Это три разнородные силы, действуя совместно, теряют свою специфику, сливаются в синергетическом потенциале и образуют целое, превышающее сумму составляющих его частей".

И даже военная сила, по мнению Мида, не является исключительно острой, так как имеет и мягкий компонент, связанный с сетью военных баз США, международным сотрудничеством, в том числе посредством НАТО, обучением специалистов со всего мира и гуманитарными программами.

Данный подход Мида показывает более широкий спектр возможностей, чем дихотомию на гуманитарные операции и ведение боевых действий.

Как уже было указано, различные страны применяют тот или иной вариант силы и власти в зависимости от определенных критериев. По нашему мнению, Эрмитаж и Най упустили такой значительный критерий как уровень политических прав и свобод в определенном обществе. Если в Западной Европе официально признан высокий уровень демократии и возможностей влиять на принятие решений, следовательно, там должна преобладать soft power. Соответственно в авторитарных обществах будет более прямолинейная политика по отношению к своим гражданам. А так как это будет структурировать модель поведения и политическую культуру, следовательно, и в вопросах внешней политики такие государства будут тяготеть к hard power, доказательством чему служит история Ирака на протяжении последних двадцати лет и ряда других стран.

Выбор других стран

Предыдущий тезис подтверждается мнением руководителя программы по исследованию ЕС Йельского университета Дэвида Кэмерона, который в одном из интервью сказал, что в Европейском Союзе больше придерживаются soft power. Кэмерон также отмечает, что Россия же по отношению к Европе стратегически применяет линию smart, что зачастую ставит европейцев в тупик. Это связано с тем, что у всех стран сообщества свои национальные интересы, а многие из них зависят от российских энергоносителей.

Безусловно, комбинация различных подходов по применению силы и власти может осуществляться и в сфере войны. Hard power ассоциируется с прямым военным вмешательством, когда применяется оружие и целью является физическое уничтожение противника. При soft power используется пропаганда, вербовка, давление через третьих лиц, подкуп и обещание различных преференций. Государственный переворот посредством цветных революций во время избирательного процесса и установление марионеточного режима, как было в Сербии, Грузии и Украине, является ярким примером применения soft power. При smart power могут сочетаться оба метода, чему является свидетельством события в Афганистане. США и НАТО поддерживают легитимно избранного президента, вооружают и обучают афганские вооруженные силы и полицию и одновременно ведут боевые действия против повстанцев. Провокации, диверсии и различная подрывная деятельность спецслужб также относится к smart power. Военный переворот в Гондурасе тоже относят к проявлению smart power США в регионе Латинской Америки. Кроме того, в международной политике smart power позволяет из поражения делать , другими словами, оперативно реагировать на ситуацию, добиваясь достижения поставленной цели. Например, соглашение США с Колумбией об открытии пяти военных баз после того, как Пентагон был вынужден покинуть Эквадор, по мнению американских аналитиков, является как раз свидетельством новой гибкой политики. Еще одним показателем является вторжение военных США в гражданский сектор. Как сказал министр обороны США Роберт Гейтс в своем выступлении в июле 2009 г., этот сектор ранее был исключительным приоритетом гражданских агентств и неправительственных организаций, а вмешательство военных в эту сферу можно рассматривать как «ползучая милитаризация некоторых аспектов внешней политики Америки». Применительно к военной стратегии и стратегии национальной безопасности США военные эксперты отмечают необходимость «определить, как военная сила сможет дополнить подход smart power к вопросу национальной безопасности».

Есть ряд примеров адаптации soft power новыми, набирающими силу акторами мировой политики, такими как Индия и Китай.

Летом 2010 г. китайское судно-госпиталь "Ship 866" доставило в Джибути, Кению, Танзанию, Сейшелы и Бангладеш бесплатный груз медикаментов. У КНР появилась идея создать это судно после разрушительного цунами в Индийском океане. Дэвид Экс считает, что Китай таким образом скопировал гуманитарную миссию ВМС США - когда на место катастрофы была отправлена флотилия с гуманитарной помощью и медицинским персоналом. Тогда вместе с авианосцем и штурмовым кораблем-амфибией в "сердце" флота находился 900-футовый корабль "Mercy", выкрашенный в белый цвет с большим красным крестом на корпусе.

Подобные мероприятия проводят не только американцы и китайцы. Осенью 2010 г. голландский корабль Jоhan de Witt посетил Сьерра-Леоне, Гану и Капе-Верде, где провел учения и гидрографические записи портов. Ранее в 2008 г. голландские ВМС отправили миссию в Латинскую Америку. В мае 2010 г. корабль Kunisaki японских силы самообороны с 40 военными медиками и представителями 22 японских НПО вместе с упомянутым "Mercy" участвовали в гуманитарном туре у берегов Вьетнама и Камбоджи. Целью было установление "братских связей" с этими странами на регулярной основе без помощи США. Хотя в этой миссии явно виден подтекст борьбы с Китаем за сферу влияния в регионе.

Индия в 2011 г. изменила свою стратегию по отношению к Центральной Азии, начав применять более гибкий и мягкий подход в духе soft power. Ранее, в 2004 г. Индия начала заниматься обустройством аэропорта Айны неподалеку от столицы Таджикистана, и тогда было официально заявлено, что там будут размещены индийские истребители МИГ-29. Однако еще ранее, в 2001 г. в таджикском Фархоре, всего в двух километрах от границы с Афганистаном Индия расположила небольшой госпиталь для лечения бойцов Северного альянса, ведущих войну с Талибаном. Поскольку Талибан был разгромлен, Индия нуждалась в дальнейшем рычаге стратегического баланса в противовес влиянию Пакистана в Афганистане. Индии пришлось переориентироваться на другие цели и в аэропорт под Душанбе было вложено не менее 70 млн. долл., где индийские инженеры перестроили ангары и взлетные полосы. До самого последнего момента Индия рассчитывала разместить там свою базу ВВС, однако в конце 2011 г. министр иностранных дел Таджикистана Хамрохон Зарифи заявил, что только Россия сможет использовать этот аэродром для своих нужд. Это согласуется с решением, принятом на заседании ОДКБ в декабре 2011 г., где указано, что ни одна страна - член договора не может размещать у себя базы других государств без согласия участников организации.

Индия была вынуждена изменить свою стратегию и уже в 2011 г. таджикский министр обороны заявил, что Индия может построить военный госпиталь в Таджикистане. В июле 2011 г. министр обороны Индии А.К. Энтони посетил Кыргызстан и анонсировал планы открытия совместного военного исследовательского центра в этой стране и обучения киргизских солдат для службы в миротворческих акциях ООН.

Адаптивные подходы

НАТО традиционно используют сочетание soft и hard power. Hard - при развертывании необходимых сил по выполнению коллективных обязательств по обороне, а также планировании и учениях, направленных на развитие структуры, а soft - чтобы установить соответствующий уровень сотрудничества с соседними государствами с целью снижения или избежания возможных причин конфликта. В последнее время к soft power НАТО следует относить все проекты, которые ведутся по линии Стратегических коммуникаций - научные исследования, образование, откровенная пропаганда и работа с социальными сетями - все эти подходы призваны обеспечить как позитивный имидж альянса, так и обосновать традиционные действия в русле hard power (для чего нужно постоянно стимулировать образ врага - таким в НАТО является Россия).

Необходимо отметить, что ряд зарубежных авторов накладывает модели применения hard power и soft power на определенные исторические отрезки, связанные с установлением государственного строя и проведением политических реформ в той или иной географической среде, где данные концепции до недавнего времени вообще не были известны, например установление советского строя в Центральной Азии. Современный геополитик Эрик Уолберг проецирует оба вида power на определенные этапы империалистической политики стран Запада (Великобритания-США), обозначая их как Большая Игра-I, II, III.

Безусловно, различные методы применения силы в отношении оппонента проявляются и в подходах по разрешению конфликтов. Например, Мартин ван Кревельд считает, что есть два способа победы сильной стороны в неконвенциональном конфликте – британский и сирийский. Оба они связаны с воздействием на моральную стойкость противоборствующей стороны. Первый заключается в том, что нужно действовать исключительно законными методами, как поступили англичане в Северной Ирландии, когда жесткие военные репрессии ни к чему не привели. Второй – это показательные репрессии. Этот метод эффективен, если есть уверенность, что в целевую группу репрессируемых попадет руководство заговорщиков (метод Хафеза Ассада, который применялся при подавлении исламских фундаменталистов в г. Хама), при этом к жестким мерам нужно готовиться в тайне и не сожалеть о содеянном.

Эти три вида манипуляций с силой и властью, а также их умелое сочетание заставляют государственных деятелей и органы власти в разных странах все более тщательно присматриваться к проявлениям какой-либо активности. Ведь за вполне безобидной с виду деятельностью может скрываться первая стадия государственного переворота или одна из деталей спецоперации. Не вызывает сомнений, что геополитически сильные игроки будут применять комбинацию всех актуальных видов power, а рост числа международных акторов многократно увеличивает возможности технических вариаций.

Рамочные дискуссии

Довольно показательной в плане дискуссии в среде военного сообщества США о значении той или иной силы, является монография Колина Грея "Жесткая и мягкая силы: утилита военной силы как инструмента политики XXI века". Колин Грей предлагает рассмотреть одиннадцать положений для более глубокого понимания политического феномена мягкой и жесткой силы, при этом, делая оговорку, что они имеют различный фокус и их можно определить, как правильные или неправильные, правильные, но вводящие в заблуждение, или неправильные, но поучительные.

1. Военная сила менее эффективна в качестве инструмента политики XXI века, чем это было в не в столь отдаленном прошлом.

2. Времена меняются: история следует хронологии, но совершенно не линейна.

3. Эффективность военной силы зависит от культуры и обстоятельств.

4. "Тяжелые времена способствуют появлению мягких принципов".

5. Война может оказаться стратегической хирургией, проводимая в соответствии с законом политических целей, но также грубой силой или насилием.

6. Мягкая сила не является существенно дискреционной, и ее концепция, скорее всего, может ввести в заблуждение, чем просветить.

7. Мягкая сила попадает под ошибочную характеристику (в целом неправильную) как альтернатива военной и экономической мощи.

8. Опасно основывать мягкую силу на расчетах и чувстве частого отсутствия мотивации других стран.

9. Сфера политики эффективности мягкой силы, как правило, либо структурно стимулирует легкий успех, либо излишне противостоит такому влиянию.

10. Жесткая и мягкая силы должны дополнять друг друга, только если они окажутся стратегически некомпетентными и не будет обладать высокой политической эффективностью как по отдельности, так и «вместе»

11. Мягкая и жесткая силы больше стимулируют друг друга, чем заменяют.

В итоге, считая жесткую и мягкую силу полными или частичными альтернативами друг друга, Колин Грей делает следующие выводы:

Есть случаи, при которых ни мягкая, ни жесткая силы не эффективны для получения преимущества, не говоря уже о победе. Кроме того, есть вероятность, что ни одна их комбинация не сможет принести успех. Ученые, как правило, в состоянии постулировать чудо исторического эффективного гипотетического вмешательства, которые должны были привести к успеху, но это могут быть лишь досужие домыслы.

Мягкая сила не имеет вариативности. Вполне возможно, что на протяжении большей части американской культуры распространяли и уважали этот факт, но он берется в расчет только в отношении политического выбора. Страны могут проникать друг в друга глубоко некоторыми своими ценностями и практиками, одновременно с этим находясь в весьма конфликтных отношениях, поскольку интересы их считаются несовместимыми.

Исторически контекст общего взаимного неуважения между антагонистическими обществами и их политиками– нечто необычное. Политика и интересы, которые движут ими – способ подавления многокультурности, не говоря уже о близости. Когда национальные интересы воспринимаются как столкновение, мягкая сила – неэффективна. Существует множество примеров, но самые яркие это: повышение англо-германского антагонизма конца XIX века и американо-японский антагонизм XX века.

В то время как теория мягкой силы предлагает предположение, что американские ценности и культура, как правило, некоторым образом способны кооптировать «другим» экономически привлекательным образом, исторические свидетельства могут указывать на другое направление. Более точно, в отношениях, где используется мягкая сила, есть свидетельства присутствия жесткой силы. Фукидид (около 400 г. до н.э.) более подробно описывает эти явления международных отношений и внешней политики, чем Джозеф Най.

Мягкая сила реально и, возможно, часто хороша в малом количестве. Но мягкая сила в основном считается пиритом, рассматриваемый как эффективный инструмент (американской) политики.

Но проблема эффективности мягкой силы не должна, таким образом, восхвалять эффективность военной силы. Задача политики XXI века в действительности состоит в том, что ни жесткая, ни мягкая сила не являются надежными инструментами политики. Ключевая разница между ними двумя, однако, заключается в том, что в то время как необходимо практически рассматривать военную силу как инструмент политики, например, такой подход нельзя применить к мягкой силе. В отличие от американской мягкой силы, ее военная мощь не является присущей данностью. Возможность угрожать и использовать военную силу сильно варьируется даже с точки зрения контингента и требует централизованного направления. Мягкая сила в корне отличается. Это диффузная по существу «данность», которую нельзя изменить даже внезапным решением, и ее последствия (первого, второго, третьего порядка) в конкретной стране не всегда предсказуемы.

Кроме данных выводов Колин Грей по ходу рассуждений делает еще несколько важных замечаний.

· Мягкая сила культурных ценностей выражает то, что другие могут посчитать привлекательным, и всегда рискует исключить национальные черты, которые противоречат американской культуре.

· Военная сила не просто соотношение качества/количества, которое может рассматриваться как элементарная частица неизменная в своей сущности. Это комплекс, который поступает в упаковках различного размера и с разным содержимым.

· Война может принимать различные формы и наиболее частые – это нерегулярная, гибридная, регулярная и совершенно иная война, когда применяется оружие массового уничтожения.

· Эффективность военной силы зависит не только от своего качества и количества, а также, самое важное, от необходимого политического определения стратегической эффективности.

· Один размер не может подойти всем. Несмотря на многие черты глобализации, которые потенциально сглаживают некоторые различия между политиками и их обществами, стратегические контексты и культуры реальных и потенциальных воюющих сторон несомненно будут более или менее асимметричны.

· Даже если каким-то чудом, один размер эффективности/неэффективности военной силы подошел нескольким государствам, где политические системы почти полностью совпадали, как бы это ни было странным, то культурный фактор, несмотря на стратегические обстоятельства, остался чрезвычайно различным.

· И, наконец, согласно этому короткому списку скептических мыслей, даже если кто-то подписался бы отстоять убеждения, что степень эффективности военной силы может выражаться количественно с течением времени, можно было бы утверждать, что существует неизменный показатель менее эффективной практической военной силы.

Подобные выводы дают основания судить, что даже теоретические вопросы применения обеих методик еще далеки до своего совершенства и, скорее всего, дебаты еще будут продолжаться, хотя сама терминология может претерпевать изменения.

Применение soft и smart power в военных действиях

Как именно может применяться гибкий подход на войне мы рассмотрим на конкретных примерах. Джон Аркилла считает, что сейчас основной упор нужно делать на создание сетей. «Аль-Каида» оперативно включилась в «организационную гонку» по созданию сетей, что привело к значительному успеху террористов. Их «грязные сети» распространились далеко за пределы Ближнего Востока и мусульманских стран. В тех местах, где войска США непосредственно вступали в соприкосновение с исламскими фундаменталистами, быстро возникла необходимость пересмотра стратегии и тактики ведения боевых действий. Как говорит Аркилла, "наша основная мысль – «чтобы противостоять сети, нужна сеть». Многие стали повторять эту мантру только спустя 18 лет после того, как мы ее впервые озвучили, в том числе американский генерал Стэнли МакКристал, возможно являющийся наиболее ориентированным на сети из всех американских военных лидеров".

По Аркилле центральным принципом в построении сетей является создание большого количества маленьких ячеек, которым позволено действовать относительно свободно, в русле достижения общей цели – без наличия прямого центрального управления в какой-либо степени... Что касается социального аспекта процесса построения сетей, здесь большой задачей является организация совместной работы участников из зачастую сильно различающихся (культурных и социальных) слоев общества, и заставить их быть лояльными к сети. Военные силы большинства стран призывают новобранцев из всех слоев общества и «связывают» их идеей «службы для нации».

По мнению Джона Аркиллы Командование Специальных Операций США (SOCOM – U.S. Special Operations Command) является примером успешного создания оперативных сетей, в частности, по причине социальной сплоченности и доктринального понимания.

Доктрина, или операционная концепция, которую используют сети любого вида – от массовых движений типа «Арабская весна», до восстаний, и даже стандартных военных операций – это уметь «роиться».

Технологическое обеспечение является последним фундаментальным элементом в построении сетей. Критически важно, чтобы средства связи обеспечивали достаточную пропускную способность и высокий уровень безопасности.

Но даже с наилучшими и безопасными средствами связи, сеть будет неэффективной, если она спроектирована иерархически-вертикально вместо горизонтальной ориентации, для увеличения связей среди многих маленьких элементов, что является атрибутом хороших сетей.

Командующий SOCOM адмирал Уильяма МакРавен внедрил концепцию создания глобальной сети по выполнению специальных операций, что, по мнению американских специалистов, является самым масштабным и самым передовым опытом в данном направлении на сегодняшний день. Другая интересная кампания по построению сети формировалась в Афганистане. Концепция "Операции по стабилизации в сельской местности" (Village Stability Operations, VSO), по сути, была реализацией на практике методики построения сети на чужой территории. Ранее в Ираке американские военные использовали так называемые команды Human Terrain, когда в группе военных работали культурные антропологи, переводчики и специалисты по Исламу. Это помогало устанавливать коммуникацию с местным населением для достижения военных и политических задач в оккупированном регионе.

Тем не менее, даже при ведении боевых действий, особенно, если они носят характер неконвенциональной или асимметричной войны, всегда нужно учитывать не только социальный, но и политический фактор.

Дэвид Галула считает, что «в любой ситуации, независимо от характера противостояния, всегда будет иметься активное меньшинство, выступающее за продолжение борьбы, нейтральное большинство и активное меньшинство противников борьбы».

А сама борьба может носить многоуровневый характер. Предполагается, что «когда сдерживание не сработает, или если ситуация нуждается в других эффектах, сеть предоставляет гибкие опции для старших офицеров министерства обороны и лицам, принимающим решения, для дальнейшего формирования, принуждения, изоляции, нарушения, навязывания долгосрочных затрат, или решительного уничтожения и победы над врагом по всему спектру угроз, от традиционного национального государства к нерегулярным или гибридным вызовам. Это потребует структуризации взаимозависимых обычных сил, сил специальных операций, а также межведомственных партнеров для успешной реализации национальных стратегий безопасности и обороны, что лучше стратегий, сдерживаемых частично оптимизированной силовой структурой с не полными возможностями, отношениями и взаимодействием».

По замыслу американских генералов, в идеале, эта сеть будет обеспечивать платформу для реализации операций, когда и где это необходимо, обеспечивать сдержанную реакцию в стране пребывания и обязывать региональных партнеров исполнять большую часть бремени, насколько они могут ее осилить. Это будет максимизировать ценность и осуществление решений на местах. Кроме того, сеть может быть в состоянии держать врагов и потенциальных соперников на грани риска, угрожая навязать непосредственные и косвенные расходы на необходимые ресурсы, или сделав их дорогими, если они пожелают нарушить стратегическое статус-кво.

Важно отметить, что ССО отвечают за ведение так называемой специальной войны. Специальная война имеет прямое отношение к нынешней глобальной обстановке в плане безопасности, в то время как политики ищут возможности кратковременного широкомасштабного вмешательства, чтобы управлять как острыми (например, гражданская война в Сирии, кризис на Украине), так и хроническими проблемами (например, мятеж на Филиппинах).

Специальные военные кампании имеют шесть основных черт:

Их целью является стабилизация или дестабилизация целевого режима.

Местные партнеры предоставляют основные усилия.

Вооруженные силы США осуществляют небольшое (или нет) присутствие в стране.

Они, как правило, являются продолжительными и могут потребовать значительной подготовительной работы, которая измеряется месяцами (или годами), а не днями.

Они требуют интенсивного межведомственного сотрудничества; Министерство обороны может быть в подчинении Госдепартамента или ЦРУ.

Они используют методы «политической войны» для мобилизации, нейтрализации или интеграции отдельных лиц или групп с тактического до стратегического уровня.

Этот элемент политической войны, встроенный в специальные военные кампании США, требует интенсивного межведомственного сотрудничества, создания ситуации, когда совместные силы могут поддерживаться Госдепартаментом или ЦРУ.

Концептуальная схема специальной войны

Наконец, в уставе по спецоперациям, изданном Объединенным штабом командований вооруженных сил США в июле 2014 года, схема иррегулярной войны наглядно демонстрирует, что американские военные подготовлены как для классической обороны, так и для ведения подрывных действий на территории других государств.

Более детальная схема прописана в методическом пособии по специальным операциям армии США применительно к проведению неконвенциональных действий против гибридных угроз (терроризм, повстанчество и т.п.).

Такие операции получили название контрнеконвенциональной войны и определяются как «стратегия, охватывающая общегосударственный подход к синхронизации основ нерегулярной войны по интеграции объединенных, межведомственных, межправительственных и многосторонних усилий партнеров в отношении нетрадиционных военных действий противника».

В данной работе отражено понимание американскими военными организации подпольной деятельности для свержения власти вплоть до партизанской (террористической активности).

Если рассматривать эту схему в контексте государственного переворота на Украине в 2014 г., то станет понятным последовательность действия альянса либералов и радикальных националистов против власти Виктора Януковича, а также дипломатическая поддержка со стороны США.

Структура повстанчества или движения сопротивления согласно видению американских военных

Своеобразным руководством к действию ССО США в условиях неопределенности можно считать совместную статью двух генералов, полковника и подполковника Сил специальных операций США "Неконвенциональная война в серой зоне".

Они пишут, что серая зона характеризуется интенсивной политической, экономической, информационной и военной конкуренцией, более активной, чем при обычной «стационарной» дипломатии, или при обычной краткосрочной войне... В то время как «серая зона» относится к пространству континуума мир-конфликт, методы вовлечения американских противников в этой сфере имеют много общего с политической войной периода холодной войны. Политическая война разыгрывается в этом пространстве на границе между дипломатией и открытой войной, где традиционное искусство управления государством являются оказывается недостаточным или неэффективным, а и обычные крупномасштабные обычные военные компании кампании не подходят или считаются таковыми по целому ряду причин. Политическая борьба направлена на население, ориентированное на взаимодействие, влияние, убеждение и даже кооптацию.

Авторы не скрывают, что методы США, использующие сопротивление в достижении своих целей, могут включать в себя подрывную деятельность: массовые протесты, деятельность с целью замедления или полной остановки рабочего процесса, бойкот, инфильтрацию в правительственные учреждения, а также формирования передовых групп. Эти мероприятия в первую очередь направлены на подрыв военной, экономической, психологической или политической силы или морального духа правительства или оккупационной власти.

"Сегодня региональные державы, такие как Россия, Китай, Индия, Индонезия, Бразилия, Нигерия, Южная Африка, Турция и Иран укрепляют свою мощь и влияние… Субгосударственные акторы (например, кланы, племена, этнические и религиозные меньшинства) стремятся к большей автономии от центрального правительства. Сложный характер среды, в которой в будущем будут проходить операции, часто приводит к тому, что традиционные дипломатические и экономические инструменты становятся неэффективными или неподходящими. Лица, принимающие решения, возможно, пожелают избежать политических рисков и последствий, в том числе эскалации конфликта и расширения военных действий, связанных с прямым военным вмешательством. В такие моменты, доктрина может быть единственным подходящим вариантом, с помощью которых которого правительство США может косвенно достичь своих политических целей. Поддерживая коренные мятежи на местах, движения сопротивления или другие внутренние оппозиционные группы, правительство США может использовать доктрину в качестве стратегического инструмента для принуждения, раскола и даже краха враждебного режима", - подводят итог высокопоставленные американские офицеры.

· Теория общественного движения;

· Региональная история, культурология и изучение иностранных языков;

· Создание и подготовка подпольных организаций;

· Киберинструменты и методы;

· Операции влияния;

· Переговоры и навыки посредничества;

· Динамика мобилизации;

· Подрывная деятельность и политическая борьба;

Это еще раз доказывает смешанный характер применения вооруженных сил США в контексте мягкой и жесткой силы.

Гуманитарные операции

США часто используют гуманитарные операции как прикрытие для военных интервенций или осуществления боевого присутствия. Такая стратегия проводится как гуманитарная помощь и ликвидация последствий стихийных бедствий (Humanitarian Assistance and Disaster Relief, HA/DR). Чаще всего к ним причастны ВМС США, так как проекция политических интересов США, в том числе через демонстрацию силы обычно осуществляется через морское могущество (включая наличие баз в разных частях мира).

ВМС США могут проводить военные операции вне условий войны, морские нерегулярные действия, морские операции по безопасности. Как указывает Джошуа Теллис «терминология, с которой мы обращаемся к гуманитарной помощи и ликвидации последствий стихийных бедствий (HA/DR), среди других нетрадиционных функций, проводит четкое различие: есть война, а потом все остальное. При такой категоризации HA/DR зачастую означает какую-либо деятельность, пока не появляются более важные обязанности. То есть нельзя сказать, что мужчины и женщины ВМС Соединенных Штатов не стремятся сделать мир лучше. Это означает, что слишком часто HA/DR рискуют быть оторваны от более широкого стратегического нарратива».

По мнению автора HA/DR помогает формировать местный политический контекст, и именно в этом контексте будущим американским дипломатам и солдатам (а также военнослужащим и политикам других народов) придется работать. Хотя HA/DR является моральным императивом самим по себе, без ожидания взаимной выгоды, само собой разумеется, что в анархическом политическом ландшафте страны будут тяготеть к государству, которое, по их мнению, отвечает их интересам.

Как это может выглядеть? Операции по оказанию гуманитарной помощи и ликвидации последствий стихийных бедствий дают возможность огромному количеству развивающихся стран положительно и тесно взаимодействовать с безликой американской военной машиной.

Такие операции покажут новому поколению, что делают Соединенные Штаты и что означают глобальные лидерские средства. Кроме того, это даст сигнал о том, что Соединенные Штаты инвестируют в поддержание присутствия и стабильности, что невероятно важно в то время, когда многие из стран поставили под вопрос американские обязательства перед союзниками из Европы, на Ближнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В такую эпоху повышение деловой репутации на основе подлинного взаимодействия с местными сообществами может обеспечить основу для ослабления озабоченности по поводу американского сокращения расходов, тонко, но важно, сдвигая преобладающий нарратив об американском выводе. То есть, в конце концов, трудно поддерживать такой нарратив в то время, когда американские моряки публично раздают медицинскую или продовольственную помощь. Или HA/DR может свидетельствовать об обратном, что другая страна более успешно инвестирует региона, чем Соединенные Штаты. Решение остается за Вашингтоном.

Здесь нужно учитывать опыт ВМС США в качестве посредников при передачи гуманитарной помощи. Например, визит кораблей в порт Грузии после конфликта в августе 2008 г., показательной выгрузкой каких-то медицинских товаров.

Хотя есть примеры более удачных проектов, если говорить о медицинской помощи. Например, Куба отправила в дружественные страны около 30 тысяч докторов различной специализации, что в десятки раз больше, чем медицинско-гуманитарная помощь о стороны американских военных в странах Латинской Америки и Африки.

Даже работа совместного российко-сербского центра в Нише в контексте международной политики воспринимается гораздо позитивнее, так как там работают специалисты МЧС России, а не Минобороны.

Джошуа Теллис указывает на еще один пример стратегической важности HA/DR. Это угрозы, исходящие от нестабильных узких мест (Chokepoints). Последствия изменения климата, вырубка лесов, загрязнение окружающей среды, повышение уровня моря, береговая эрозия, коррозия лиманов, истощение рыбных ресурсов, массовая миграция, бедность, урбанизация на побережье - все это говорит о том, что бедные прибрежные сообщества по всему миру будут попадать под значительное давление в ближайшие десятилетия. Все чаще уязвимые группы населения (которые продолжают расти), с меньшими финансовыми возможностями, и с меньшим количеством коммунальных связей в результате миграции и урбанизации, столкнутся с еще более повсеместными и еще более разрушительными экстремальными погодными условиями. Разруха, нищета и неудовлетворенность - это рецепты для нестабильности, что может поставить под угрозу критические места в Аденском заливе, Карибском бассейне, Малаккском проливе и Сингапуре, а также многих других точках.

А поскольку точный прогноз о будущих стихийных бедствиях и гуманитарных катастрофах составить практически невозможно, Вашингтон может обосновывать свое передовое присутствие необходимостью нахождения дежурного контингента, который может прийти на помощь в случае такой необходимости.

Кроме того, HA/DR можно рассматривать и в качестве опыта подготовки воинского сотава.

Грег Смит, офицер ВМС США в отставке (пилот морской авиации, работавший на P-3C), на данный момент являющийся исследователем Университета Джона Гопкинса, показывает, какой урок можно извлечь из HA/DR для подготовки к будущим боевым действиям.

Он считает, что HA/DR включают в себя огромное чувство срочности и более высоких ставок, чем при запланированных учениях и тренировках. Особенно для младших офицеров, которые участвуют в операциях HA/DR повышается понимание совместной, комбинированной и межведомственной координации и предоставляется возможность развивать принятие решений с разумным риском.

Операции HA/DR влекут за собой уникальное, неподготовленное сотрудничество с партнерами из других ведомств. С единством усилий и пониманием времени как общего врага, военные и гражданские организации пробиваются сквозь рутину волокиты и временно отбрасывают личные интересы в сторону. Для руководителей на каждом уровне результатом является фундаментальное и значительно улучшенное понимание возможностей "других", с которыми они работали, действовали, планировали и общались во время операции HA/DR.

Представляется интересным вкратце рассмотреть как в США функционирует механизм принятия решений при HA/DR.

Для реагирования на внутренние бедствия и проведение миссий в США по оказанию гуманитарной помощи существует множество рамок в виде Системы управления при происшествиях (Incident Command System, ICS), Национальной системы управления инцидентами (National Incident Management System, NIMS), Межведомственной системы координации (Multiagency Coordination System, MACS) и Национальной рамочной программы реагирования (National Response Framework, NRF). Они включают в себя общий рабочий язык и процедуры, которые позволяют проводить интеграцию и объединять усилия агентствам, которые занимаются данной проблемой.

Главным актором доктрины для внутреннего реагирования в рамках Министерства обороны является Северное командование США.

Военные силы, которые наиболее часто осуществляют эти миссии, относятся к государственным военизированным силам, таким как армия и ВВС Национальной гвардии, а также силы обороны и военно-морское ополчение в тех штатах, которые имеют такие организации.

Доктрина внешних операций HA/DR аналогична доктрине для поддержки обороны гражданским властям (Defense Support to Civil Authorities), но при этом в ней нет общего операционного языка или установленных рамок. Доктрина сначала определяет как принимающая страна просит о помощи и как миссия может возлагаться на военные силы в районе. Когда происходит бедствие, правительство принимающей страны просит помощи со стороны Соединенных Штатов через посла. Посол через Государственный департамент передает запрос к президенту, который утверждает его или отказывает. С этого момента ведущим учреждением по координации является Агентство США по международному развитию через Бюро внешней помощи при стихийных бедствиях, которое играет похожую роль, как и Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям (Federal Emergency Management Agency, FEMA) при национальном участии в подобных операциях.

С этой точки зрения определяется, будет ли нужна поддержка министерства обороны для данной миссии - если да, то она запрашивается через Министерство обороны, которое, в свою очередь ставит задачу соответствующему географическому боевому командованию. Далее глава географического боевого командования назначает командующего Объединенной целевой группой, который ответственен за предоставление ресурсов. После того, как Объединенная целевая группа прибывает на место, она должна интегрироваться с другими учреждениями правительства США, силами принимающей страны, а также какими-либо международными силами и НПО. Как происходит интеграция, полностью зависит от конкретного случая и организационная структура придумывается на лету.

Анализ работ американских аналитиков и военных интеллектуалов позволяет сделать вывод, что однозначного вывода насчет применения hard и soft power, а также их возможных деривативов, нет.

Во-первых, есть зависимость от контекста. Во-вторых, решение о применении той или иной силы зависит от политического истэблишмента, где могут меняться предпочтения и приоритеты. В-третьих, есть дихотомия на чистую дипломатию и военную силу, где могут применяться и сочетаться оба подхода. В-четвертых, крайне сложно определить фарватер будущей геополитической напряженности и возможных конфликтов.

Чтобы понимать текущую природу всевозможных трений и эскалации, необходим постоянный мониторинг и оперативный анализ, на основе которых можно попытаться спрогнозировать возможные сценарии развития ситуаций. При этом важно не только знание фактов и динамики процессов, но также понимание стиля мышления всех сторон, которые прямо или косвенно вовлечены в конфликт, а также могут использовать его в своих интересах.

Если существует форсайт анализ для экономики и политических рисков, то для военно-политической сферы нужно применять методику коучинга, т.е. постоянного обновления знаний и их практической реализации (насколько это возможно применительно к конфликтам, при этом сохраняя политическую репутацию). Дискурс о гибридных войнах, психологических операциях, инструментах геоэкономики и превентивной дипломатии адекватно вписывается в рабочую теорию коучинг-войны. Madden, Dan & Hoffmann, Dick etc.Special Warfare.The Missing Middle in U.S. Coercive Options.RAND, 2014.

Counter-Unconventional Warfare. White Paper.US Army Special Operations Comman. 26 September 2014. Р. 40.

Joseph L. Votel, Charles T. Cleveland, Charles T. Connett, and Will Irwin. Unconventional Warfare in the Gray Zone, JFQ 80, 1st Quarter 2016

Савин Л.В. Коучинг война. Взгляд на конфликты с точки зрения менеджмента. Информационные войны № 4 (28), 2013. С. 68 - 73.

Материалы по этой теме

Политологам очень непросто заслужить доверие экономистов. Особенно тем, кого называют политологами в России. Нечеткое мышление, какие-то невнятные сценарии, рассуждения, кто чья креатура, субъективные интерпретации символических сигналов. Экономисты привыкли к четкости: есть эмпирические исследования и теоретические модели, есть предпосылки и следствия, гипотезы и их верификация.

Джозефа Ная, профессора гарвардской школы государственного управления им. Джона Кеннеди, все эти проблемы не касаются. Это один из самых уважаемых экономистами политолог. Несмотря на карьеру, богатую не только экономическими, но и бюрократическими достижениями: в США Най возглавлял Совет национальной разведки, работал замминистра обороны и главой группы по нераспространению ядерного оружия в Национальном совете безопасности.

Всем этим ведомствам, разумеется, Най был нужен не в качестве силовика или свадебного генерала, а как умнейший специалист-международник, разбирающийся в проблемах безопасности и хорошо понимающий игровые модели. Они позволяют чиновникам выйти за рамки собственных представлений и начать думать о том, чего хочет ваш заграничный контрагент, как он будет действовать в той или иной ситуации.

Такой подход позволяет заменить грубую силу умом. Франции тяжело давался не только отказ от контракта на поставку в Россию «Мистралей». В середине 1970-х, вспоминает Най, она пообещала продать Пакистану завод по переработке ядерных материалов, который можно было использовать в военных целях. США пытались остановить продажу, но безуспешно: это была законная гражданская сделка. Что делать?

В 1977 году Най, отвечавший за политику нераспространения, добился от администрации президента Картера разрешения ознакомить французов с секретными документами о подготовке Пакистана к созданию ядерного оружия. Они произвели на французов впечатление, и контракт был отменен. «Не применялось никаких угроз, — резюмирует Най. — Не делалось никаких денежных вливаний. Никаких пряников не предлагалось, кнутом тоже никто не размахивал. Поведение французов изменилось, потому что их смогли убедить». Это и есть «умная сила» — важнейшее и самое действенное политическое оружие XXI века. Под силой Най понимает способность одних субъектов оказывать воздействие на других с целью получения желаемого результата.

Его можно добиться и грубой силой. При этом применение грубой силы редко наказывается силой. Оно наказывается иначе. И в 2008 году (Грузия), и в 2014-м (Крым и Донбасс) у российских чиновников в какой-то момент было ощущение «все позволено». Быстрое забвение грузинской истории эту надежду вроде бы подтвердило. Най показывает, что все сложнее: демонстрация военного превосходства слабому соседу с отделением части его территории была хорошей стратегией в XV-XIX веках, но не сейчас. В долгосрочном плане грубая сила проигрывает. В середине XX столетия Сталин пренебрежительно спрашивал, сколько дивизий есть у папы римского. Несколько десятилетий спустя сталинская империя разрушилась, а папское правление сохранилось.

С непредсказуемым и агрессивным соседом сложно дружить, от него надо защищаться. Россия лишила себя возможности организовывать постсоветское пространство по принципу вольных клубов; число молодых людей, желающих изучать русский язык, за границей уменьшается, а соседние страны стремятся попасть под защиту «конкурирующей» военной организации. Антилиберализм и русский национализм — плохие источники «мягкой силы» и для глобального, и для регионального влияния, пишет Най в недавней статье в Gulf News. С их помощью Россия своими руками подрывает возможность реализации своего евразийского проекта как возможного конкурента Евросоюзу. Ведь «мягкая сила» основана не на приказах, принуждении, угрозах или подкупе, а на сотрудничестве, к которому можно прийти через убеждение, привлечение и т. д.

Противоположный России пример — Китай. Олимпиада, мировое распространение китайской культуры (сотни институтов Конфуция по всему миру), привлечение иностранных профессоров и студентов в университеты, сотни исследований и научных статей о «мягкой силе», вошедшей даже в лексикон китайских политиков. Результат: международный авторитет Китая растет, а России — стремится к нулю. Диктатор может легко уничтожить диссидента или политического противника, но если мученическая смерть входила в планы последнего и добавила его идеям миллионы сторонников, то победил в этой партии не диктатор, а диссидент.

Измерять и оценивать сравнительную силу стран в международных отношениях очень сложно. В том же 1977-м, вспоминает Най, в ЦРУ работал Рей Клайн, который должен был регулярно докладывать политическому руководству о соотношении сил США и СССР. В годы холодной войны его доклады влияли на политические решения. Клайн оценивал силу по формуле, учитывавшей население, территорию, экономическую и военную мощь, а также наличие у страны «стратегии» и «воли». Формула привела Клайна к выводу, что СССР вдвое сильнее США. Ее плохая предсказательная сила обусловлена как раз тем, что к измерению силы Клайн подходил с лекалами прошлых веков, не учитывающими «мягкую силу». «Великая держава» больше не определяется как страна, способная выиграть войну.

Популярные и довольно наивные разговоры о клонящихся к закату мирового лидерства США, восходящем Китае и т. д. Ная не тревожат. Эти игры он оставляет тем, кто уверен, что сейчас, как и в прошлом, лидерство обеспечивается контролем за ресурсами — золотом, нефтью, большим населением, мощной армией и флотом. В век информации государство с лучшим имиджем может победить страну с сильной армией. США проиграли войну Вьетнаму, будучи многократно сильнее его. Даст ли определенный набор ресурсов нужный результат, зависит от них не больше, чем от выбранной поведенческой стратегии и тактики. Можно проиграть, имея на руках старшие козыри: обладание ресурсами не гарантирует достижение результата. Особенно если вы играете в несколько игр одновременно, говорит Най: на одной доске в покер, а на другой — в бридж. А современные международные отношения не сводимы к одной игре.

Гораздо больше, чем перехода глобальной власти от одной сверхдержавы к другой, опасается Най «распыления силы» и «приватизации войны» — подъема на международной арене сильных негосударственных игроков. У них открываются возможности благодаря глобализации и развитию информационных технологий: наличие кибернетической уязвимости может стоить стране очень дорого, а чтобы ее использовать и найти, не надо быть враждебным государством. Достаточно хорошо организованной группы единомышленников. Теракт 11.09.2011 убил больше народу в Нью-Йорке, чем Япония в 1941-м в Перл-Харборе, напоминает Най.

Военная сила не исключается: «мягкая сила» — не единственная составляющая «умной силы». Последнюю Най представляет как трехуровневую шахматную доску. На одном уровне страны меряются военной силой, на другом — финансово-экономической мощью, а на третьем идет игра, в которую без госконтроля играют неправительственные игроки — корпорации, НКО, медиа. Здесь силы распылены и у государств нет преимущества перед частными игроками. Барьеры для входа в мировую политику снизились до неприличия: группа хакеров может нанести государству больший ущерб, чем соседняя страна. Мир выходит из-под контроля государств.

Наконец, возникает все больше проблем, с которыми ни одна страна не может справиться в одиночку (изменение климата, экология, пандемии, компьютерные и финансовые преступления, терроризм). Приходится договариваться. В будущем таких проблем будет все больше. Это потребует от политических лидеров XXI века новых компетенций, основанных на «контекстуальном интеллекте», пишет Най: способности понимать новые обстоятельства и мастерски превращать ресурсы — источники силы — в комплекс мер для достижения успеха.

Результаты важнее ресурсов. Поэтому «силовые» ресурсы можно применять и в интересах «мягкой силы», а сотрудничество — использовать для складывания военных альянсов. Военно-морская стратегия США даже говорит об использовании ВМФ для «строительства доверия между странами». Десятилетие назад это получилось: после цунами в Восточной Азии американский флот помог Индонезии, что позволило в большей мере привлечь ее на сторону США.

В современном мире сила зависит от, казалось бы, не имеющих к ней никакого отношения факторов. А находящийся вроде бы в безнадежном положении игрок может терроризировать партнера так же, как банкрот, который должен всем гигантские суммы («Если я должен вам миллиард, то это уже не моя, а ваша проблема»). Поэтому Северная Корея — единственная страна в мире, которую откровенно побаивается Китай.

Книга Ная — хороший учебник для будущих политических лидеров: нынешних, наверное, уже не переделать. Смысл рассказываемой им концепции не в том, чтобы научить всех максимальному наращиванию политической силы, укреплению гегемонии и могущества. Исторически подобный подход России знаком (для победы над Наполеоном потребовалось сдать Москву), так что нынешнее недальновидное торжество грубой силы в отношениях с российскими соседями может оказаться относительно краткосрочным недоразумением.