Возможно ли создание одного языка, на котором бы говорил весь мир? Создание языка международного общения Iv. почему и как мировой порядок должен измениться

Есть притча о том, что когда-то все люди земли разговаривали на одном языке. Но вот задумали они воздвигнуть башню до неба — Вавилонскую. И в наказание за желание стать равными божествам последние наказали строителей смешением языков, так что те перестали понимать друг друга… Интересно, а на каком языке предстоит общаться нашим потомкам?

Даешь "европанто"?

Языки подвержены эволюционным процессам, так же, как и вся человеческая цивилизация. Сегодня шумерский и латынь являются "мертвыми" наречиями, а ведь когда-то на них говорила значительная часть населения земного шара…

По мере того как крепли связи между разными народами и странами, все острее становилась необходимость в глобальном языке, на котором могли бы свободно беседовать друг с другом представители различных национальностей.

Итальянец Диего Марании и его коллеги, которым пришлось выполнять обязанности переводчиков на всевозможных международных совещаниях, симпозиумах, ассамблеях и прочих сборищах, подметили одно небезынтересное явление. За деловыми заседаниями следовали традиционные застолья, и тогда разноязыкое сообщество для свободного общения пользовалось не английским или каким-то одним определенным языком, а пускало в ход "интернациональную смесь", коктейль из разных языков…

Особенно это характерно для Европы. Сегодня любой среднеобразованный европеец знает сотни общеупотребительных выражений и слов, и щеголяет ими для лучшего взаимопонимания и оживления беседы. Это неизменно вносит в разговор нотки веселья и остроумия, способствует более точной передаче смысла. А если вылетает из памяти какое-нибудь словосочетание, то его легко заменить таким вот "интернациональным"…

Для наглядности такой пример. Английское "ай эм" ("я есть") с успехом можно заменить итальянским "иль суо", французским "же суи", немецким "их бин"… Такую разговорную смесь Диего Марании в шутку назвал "европанто".

Тенденция ширится. Во-первых, она удовлетворяет давнюю потребность в нейтральном международном языке. Во-вторых, "европанто" развивается естественным путем, в отличие от того же эсперанто, который пытались внедрить искусственно.

Великий и могучий…

Некоторые европейские издания даже начали вводить отдельные рубрики на этом смешанном языке. Да и в наших газетах и на телевидении тоже наблюдается засилие "иностранщины". Можно возмущаться "замусоренностью" нашего родного и великого… Но не напоминает ли это борьбу с ветряными мельницами?

Нет, кто бы, что ни говорил, а появление "мирового языка", языка межнационального общения — вещь неизбежная. Даже без научного подсчета видно, сколько заимствований, переваренных и обкатанных слов и трудноузнаваемых корней из других языков в том же русском — в нем можно обнаружить отголоски греческого, латинского, романских, тюркских и других еще более древних наречий…

И лишь иногда мы вдруг спохватываемся, что всю жизнь говорим этой международной прозой. А есть слова, которые на всех языках произносятся только по-русски, например, "водка" или "перестройка"…

Испанский заменит английский?

Между тем, по мере развития глобальной системы информационных сетей и коммуникаций становилось ясно, что обилие языков не способствует научно-техническому прогрессу и взаимообмену культурными достижениями. Особенно ярко это просматривается на примере такой космополитической страны, как США.

В Северной Америке уже исчезло 150 языков индейцев, оставшиеся 30 ждет, вероятно, подобная же участь… В растущих мегаполисах Нового света еще полвека тому назад существовали этнические группы, которые использовали более 200 языков. Конечно, такой разнобой, подобно вавилонскому столпотворению, не мог продолжаться долго…

На языке предков еще предпочитали говорить представители старших поколений, а молодежь уже отдавала предпочтение английскому… Причем, это был не чистый язык англо-саксов, а обогащенный, переваренный "американский английский"…

Ученые-янки, наблюдая процесс "американского котловарения", предрекали и зарождение единого языка. Но монолита не получилось. Исследователи выявили неожиданную закономерность — роль английского на мировой арене стала снижаться, и, по прогнозам, где-то через полвека его использование в мире резко сократится. Уже сегодня все больше и больше жителей Америки используют для повседневного общения не английский, а испанский…

По статистике, рейтинг распространенности языков на планете пока что выглядит так: китайский, хинди, урду, английский, испанский, арабский… На каждом из них говорят по полмиллиарду человек, на китайском — полтора миллиарда… И, как утверждают знатоки демографии и языкознания, из 6 тысяч существующих в мире языков уже через пару десятков лет останется только 600…

И все же не зря говорится: "Сколько языков ты знаешь — столько раз ты человек". Ведь, только выучив иностранный, мы можем по достоинству оценить свой родной язык.

Светлана Бурлак

Недавно, в 2011 году, выпущенная издательством Corpus при содействии фонда «Династия» книга «Происхождение языка» — произведение фундаментальное и популярное одновременно. Корреспондент «Русского репортера» отправился в гости к ее автору, лингвисту Светлане Бурлак . Ее главная идея: язык был эволюционно неизбежен, это было логическое завершение того пути, на который вступили приматы — групповые животные, сделавшие ставку на интеллект. В ее гипотезе нет никакой случайности, никаких изобретений — только железные биологические законы. Мы сидим на кухне у Светланы. На столе торт «Киевский» и чай. В комнате работает за компьютером ее муж — Илья Иткин, похожий на Чарли Чаплина без котелка. Он тоже лингвист, а также переводчик и учитель литературы. Рядом в майке с надписью «XII Летняя лингвистическая школа» бродит их десятилетний сын Саша, по-семейному — Суслик.

— Суслик, ты все уроки сделал? — одновременно ласково и сурово (и как это у нее получается?) интересуется Светлана.

— Нам по географии нечего не задали. А остальное все сделал.

Я не выдерживаю:

— Света, слушай, а ты в школе неужели все домашние задания выполняла?!

— Не поверишь — все и всегда! Я же была жуткой отличницей. Да и сейчас остаюсь. Вот когда книгу о происхождении языка писала, такую гору литературы перерыла! У меня библиография больше пятисот названий.

Отпечатки мозга

Как сообщает сайт МГУ, «основная область научных интересов С. А. Бурлак — сравнительно-историческое языкознание, в особенности тохарские языки». На этих языках говорили народы, жившие на западе нынешнего Китая. Тохар не существует уже много веков. В другой справке про Светлану написано: «Изучает мертвые бесписьменные языки…» Света очень возмущалась: мол, как же я должна его изучать, если он и мертвый, и бесписьменный одновременно!

Но если говорить о происхождении языка, то получается как раз такая история. Письменных источников нет, живых носителей тоже. Даже от мертвых не осталось ничего, кроме потертых костей.

В XIX веке Парижское лингвистическое общество отказалось рассматривать любые работы, связанные с происхождением языка, точно так же, как было запрещено принимать любые проекты вечного двигателя. Типа ничего толкового в этих исследованиях быть не может, поскольку предмет изучения недоступен, а значит, на нем можно только спекулировать.

— Происхождение языка — тема, которая обычно считается фриковской. Как и тема происхождения человека… — Светлана тяжело вздыхает.

Вспоминаю, как, готовясь к этому интервью, прочитал на сайте какого-то бюро переводов: «Ни одна из теорий не дает приемлемого объяснения необычайному разнообразию и сложности языков. Так что не остается ничего иного, кроме веры в Бога-Творца, который не только создал человека, но и наделил его даром речи…» Интересуюсь:

— Ты имеешь в виду всевозможные рассуждения о том, что язык нам подарили инопланетяне или господь бог?

— Не совсем. Гипотезу о том, что язык был привнесен какими-то высшими силами, я вообще не рассматриваю. И не только потому, что это ненаучно. Получается, что эти высшие силы напоминают неумелых кустарей, создавших настолько никудышный мир, что его нужно все время подкручивать. Мне кажется, мир сделан так, что все работает само, и язык мог образоваться естественным путем.

— Хорошо, а кого ты тогда имеешь в виду, говоря о фриках?

— Понимаешь, можно найти множество теорий на эту тему: «А вот почему не могло быть так — пошли они охотиться, и надо им было договориться, в какую сторону гнать мамонта, тут-то они и изобрели язык». Ну, или еще что-нибудь в этом духе — например, теория, гласящая, что первые слова люди придумали, чтобы клясться в верности своему племени. Сказок можно много напридумывать. А мне было интересно посмотреть на те действительно научные исследования, которые сейчас ведутся.

— Как же отличить сказку от настоящей науки?

— Одно дело, когда пишут: «Предположим, что человек жил по берегам рек и много плавал — наверное, поэтому у него волосы выпали, и он прямоходящий стал…» И совсем другое, когда говорят: вот кости такие-то, параметры такие-то, статистика такая-то. Это другой уровень.

— И как на этом «другом уровне» можно исследовать язык существ, которые исчезли десятки, а то и сотни тысяч лет назад?

— Накоплено огромное количество данных — в генетике, в антропологии, в этологии, в когнитивной науке. Теперь невозможно построить «сказочную» гипотезу, потому что она неминуемо разобьется о какие-то факты. И это хорошо, — улыбается Светлана.

Картина происхождения языка складывается из кусочков разных наук. С одной стороны, антропологи способны по отпечаткам на внутренней поверхности черепа восстанавливать, какие области мозга были развиты, а какие не очень. Тут можно далеко зайти — «РР» писал как-то о совместном исследовании российских палеонтологов и нейрофизиологов, которые взяли череп динозавра, жившего больше 100 миллионов лет назад, и определили, какими у этой твари были зрение и слух.

Не отстают и генетики. Есть, например, знаменитый ген FOXP2, который связывают со способностью владеть языком. Установлено, что мутации в нем вызывают проблемы с речью, впрочем, не только с ней. Другие кусочки мозаики добавляют лингвисты и психологи, работающие с детьми. Наблюдая, как детское агуканье переходит в нечто осмысленное, можно попробовать реконструировать развитие языка. А еще есть гигантский массив наблюдений за общением животных…

— Надо только собрать все это, как пазл — чтобы все фрагменты образовывали внятную картину. И если все кусочки аккуратно подходят друг к другу, понимаешь, что концепция правильная, — поясняет Светлана.

Кому-то зубы, кому-то речь

Со Светой мы знакомы уже лет пятнадцать. Помню, на какой-то зимней школе мы участвовали в диспуте между естественниками и гуманитариями. Первые доказывали, что человеческое поведение вполне укладывается в законы биологической эволюции и между нами и животными не такая уж большая разница. Гуманитарии, понятное дело, настаивали на уникальности людского сообщества. Дискуссия началась в восемь вечера и закончилась в пять утра. В споре фигурировали сороки, волки и офисные работники.

По идее, лингвистика — наука гуманитарная. Но в том споре Светлана самым предательским образом примкнула к лагерю биологов. Она вообще нетипичный лингвист. Не ограничиваясь фонемами с суффиксами, смело вторгается в «чужое» пространство — антропологию, зоологию, генетику, физиологию. И если сотни страниц ее книги попытаться свести к одному слову, то этим словом будет «эволюция».

— Понимаешь, из каких-то совершенно мелких вещей эволюционно могут развиваться самые удивительные приспособления — от слоновьего хобота до триумфальной церемонии серого гуся, — объясняет мне Света. — Если эволюции надо, она сформирует очень много всего.

— И язык тоже?

— Конечно! Я тут выступала на открытых лекциях «Полит.ру» и свою тему сформулировала так: «О неизбежности происхождения языка». Возникновение языка было в некотором смысле неизбежным результатом эволюции, другого варианта — после того как обезьяны вступили на этот путь развития — просто не было.

— Но откуда ты неизбежность взяла? Как я понимаю, эволюция построена на случайных мутациях. Где-то в ДНК заменился один нуклеотид на другой, полученный признак оказался полезным, животное радостно пошло размножаться и разносить свой геном по миру. Сплошная случайность и никакой неизбежности!

— На самом деле все сложнее. Эволюция работает не с генами, а с фенотипами, то есть с набором внешних признаков организма, которые помогают ему выживать. Какие именно гены обеспечивают эти признаки - не так важно, был бы эффект. Если мы наблюдаем у вида-потомка какие-то анатомические преобразования, то это весомый аргумент в пользу того, что перед видом-предком стояла задача, хорошо решавшаяся с помощью таких приспособлений. И кто смог их найти, тот составил основу нового вида, тот молодец. Грубо говоря, эволюция не отбирает случайных мутантов, а неизбежно подводит к решению задачи тем или иным способом. А кто не смог решить задачу, тот просто не стал новым видом.

— Ты уверена, что эволюции язык был нужен?

— Конечно. Мне очень нравится высказывание лингвиста Стивена Пинкера о том, что естественный отбор будет поощрять в каждом поколении тех говорящих, кого лучше всех могли понимать слушающие, и тех слушающих, которые лучше всех понимали говорящих. Так, в конце концов, получается наш язык. Знаешь, что мне больше всего нравится в моей гипотезе происхождения языка?

— Что же?

— В ней никто ничего глобального не хочет, никто ничего специально не делает, никто не пытается придумать слова и предложения на миллион лет вперед, все хотят достичь сиюминутного коммуникативного успеха. И вот этого, оказывается, достаточно.

— Но почему язык появился именно у наших предков, какая задача перед ними стояла?

— Специализация приматов в природе — это не переваривание травы, как у коровы, и не клыки с когтями, как у какого-нибудь тигра.

— Понимание! Вот смотрит обезьяна на окружающий мир и пытается постичь причины и следствия. Ежели видит она причину, то понимает, что ждет ее следствие, ну и реагирует с опережением. Пока следствие еще не наступило, она уже бежит что-то делать и оказывается самой первой.

— И это был единственный выход?

— Ну почему? Можно было уйти в гориллы. Сидеть себе у реки, задумчиво жевать осоку — и будет тебе счастье, правда, недолгое. А всеядные твари должны были постигать причины и следствия. Если делать на это ставку, то выигрывает тот, кто обращает внимание на всякие детали окружающей действительности. Чем больше заметил, тем адекватнее суждение. Групповые приматы от этого сильно выигрывают — если кто-то один, который заметит, что-нибудь вякнет.

— Чтобы вякнуть и выжить, не такая уж сложная система коммуникации нужна.

— Смотря сколько деталей тебе надо заметить. Если надо леопарда от орла отличить, то системы обезьян верветок для этого хватает. Кричим «леопард» — все лезут на верхние веточки, кричим «орел» — все в кусты, кричим «змея» — встали на задние лапки, осмотрелись. Но когда ты делаешь каменные орудия, деталей, которые надо замечать, становится сразу много: какой камень годится, какой не годится, куда надо бить, чтобы по пальцу не попасть...

— Неужели для изготовления каменного топора нужен такой уж развитый язык? Вот представь: сидим мы с тобой в лесу, я нашел подходящий кусок кремня и…

Демонстрирую, как, будучи хомо эректусом, мог бы преподавать основы камнетесания:

— О-о-о-го-го!

Светлана поддерживает меня:

— У-у-у-гу-гу!

— Ну и зачем нам какой-то язык? Мы вполне могли бы, угукая и огокая, открыть небольшой комбинат по производству каменных топоров! Нам вполне хватило бы жестов, — не успокаиваюсь я.

— Жестом многое можно сделать. Но язык нужен, если хочешь стать глазами и ушами всей группы. Ты что-то заметил, вякнул, и это стало достоянием всех, — объясняет Светлана. — Преимущество в борьбе за существование получают те группы, члены которых не изобретают для одних и тех же ситуаций новые сигналы, а повторяют старые. Это же выгодно — запоминать и накапливать сигналы.

— Но зачем нужна такая сложная коммуникативная система с кучей сигналов? Вот в соседней комнате сидит твой муж, работает. Если ты просто крикнешь «эй!», Илья, скорее всего, придет.

— Или не придет — в зависимости от того, как он интерпретирует мое «эй!»: может, это я к Суслику обращалась.

— Думаю, при всей загруженности, а она у него явно побольше, чем у древних приматов, он потратит минуту, чтобы дойти до кухни. А когда он придет, можно еще раз крикнуть «эй!» и показать на торт. Тогда Илья все поймет и сядет с нами пить чай. Получается, что даже для коммуникации с кандидатом филологических наук развитый язык не нужен — хватает простых жестов и криков.

— Тут еще важна скорость. Ведь нужно быстро передать сигнал, призвать к какому-то конкретному действию. Это торт никуда не денется, а какая-нибудь кистеухая свинья с поросятами убегут в заросли, не догонишь потом.

Илья пришел на кухню минут через десять. Даже «эй!» не понадобилось. Глянув на торт, он констатировал, что безе с орехами не в его вкусе, и ушел обратно. Может, это и хорошо — нам больше достанется. Кстати…

— Света, вот представь: иду я по лесу и нахожу питательный корешок. По идее, вместо того чтобы с удовольствием его сожрать, я должен закричать на весь лес: «Граждане гоминиды! Мною обнаружен источник пищи. Идите все сюда, дабы разделить трапезу». Но тогда меня первыми могут услышать не собратья по виду, а злобные хищники, и не я полакомлюсь корешком, а какой-нибудь леопард — мною. Ну а если я даже достигну своей цели и прибежит толпа соплеменников, то еды мне достанется намного меньше. В чем тут эволюционный смысл?

— Это проблема любой коммуникативной системы, не только человеческого языка, — поясняет Светлана. — Действительно, зачем тратить время и силы, зачем рисковать? Но любая коммуникативная система развивается не для выгоды конкретной особи. Она нужна группе в целом.

«Просто мы не понимаем континуумов…»

— Давай все-таки перейдем к главному. Ты занимаешься происхождением языка. Можешь ли четко сказать, где и когда это случилось? В каком году и в какой точке планеты появился язык? — интересуюсь я у Светланы и уже предвкушаю броский заголовок типа: «Человек заговорил сто двадцать тысяч лет назад на юге Танзании». Но Света слишком умная, чтобы давать повод для таких заголовков.

— Чтобы понимать, где и когда, надо сначала понять что. Что такое язык?

— Язык — это… ну….

Смущаюсь. Наверняка у лингвистов на этот счет есть какая-нибудь формулировка типа: «Язык — это система знаковой коммуникации, позволяющая…» Должно же быть какое-то железобетонное определение…

— Определить — значит найти предел. О-предел-ить. Ну, вот ты точно говоришь на языке, и я говорю на языке. А собака — она точно не говорит на языке. Но вот ребенок, которому год, — он знает язык или нет? Ты его спрашиваешь: «Хочешь печенье?» Он говорит: «Дям» — значит, дай ему печенье. Это уже язык или еще нет?

Десятилетний Саша внимательно слушает разговор, благо уроки сделаны. Озираясь на мой диктофон, отрезает себе кусок торта, ухитрившись ни разу не стукнуть ножом о блюдо и вообще не издав ни единого звука. Нормальный ребенок так бы не смог. Наверное, это гены мамы-отличницы.

Я же пытаюсь восполнить пробелы в своем лингвистическом образовании:

— Ну а если одна обезьяна сообщает другой: мол, здесь опасно, побежали отсюда. Это язык или не язык?

— Все зависит от определения, которое дает конкретный исследователь в зависимости от своей конкретной задачи.

— Хорошо. А какое определение даешь ты?

— Я никакое не даю. Мне без определения проще. На самом деле у нас просто мозги так устроены, что мы не понимаем континуумов, мы хотим дискретных сущностей. Например, если кошка лежит на компьютере, мы всегда знаем, где кончается кошка и начинается компьютер. И точно так же хотим знать во времени, где кончаются обезьяны и начинаются люди. Но ведь эволюция — штука непрерывная. Человека мама родила, а маму мама родила, а эту маму тоже мама родила… И так мы двигаемся по цепочке мам, которые... и в конце концов приходим к обезьяне.

— Так у этой обезьяны был язык или нет?

— Ты спрашиваешь, использовала ли эта обезьянья мама при общении со своими детьми какую-то коммуникативную систему? Конечно, все обезьяны что-то вякают и руками машут, у кого хвосты есть, могут и хвостами помахать. Понимала ли дочка маму? Да не вопрос, иначе как бы они жили? Групповые приматы все-таки... Так что коммуникативная система всяко была. Она у многих животных есть.

— Хорошо. Место и дату рождения языка ты назвать не можешь. Но неужели не было каких-то ключевых точек, прорывов? — не унимаюсь я.

— Мне кажется, ключевой рывок был тогда, когда система обрела то, что можно назвать достраиваемостью. Когда человек овладевает языком, он ведь не выучивает его. Вот в школе мы английский вызубриваем. А свой родной язык, когда еще под стол пешком ходим, достраиваем. Сначала делаем как умеем и говорим: «Бабушка, он меня поцелул». Это такое гиперобобщение: ломай — ломал, делай — делал, поцелуй — поцелул. В какой-то момент эволюции знаков стало так много, что их уже невозможно было все запомнить. Соответственно, чего не помнишь — достраивай.

— И это было появлением грамматики?

— Ага. Грамматика — это и есть возможность достраивать. Ты когда-нибудь слышал слово «энклиномен»?

— Вроде нет… Это какой-то лингвистический термин?

— Неважно. Важно, что ты его не слышал. А теперь ну-ка скажи творительный падеж множественного числа слова «энклиномен». Я доволен этими…

Пока я мучительно вспоминаю падежи и числа, мой язык автоматически произносит:

— …Энклиноменами!

— Молодец. И как же ты догадался?! Ты мог вообще не помнить правила. Но из контекста — «Я доволен этими…» — мгновенно понял, как правильно сказать.

— Ну хорошо, а известно, когда появилась грамматика?

— Вот это непонятно. Обычно говорят, что зона Брока в коре головного мозга — это зона грамматики. Рост в этой зоне начинается с хомо хабилис…

Ну вот. Наконец начали появляться хоть какие-то даты. Хомо хабилис (человек умелый) жил на Земле примерно 2-2,5 млн лет назад. Но я все равно до конца не уверен:

— Разве наличие этой самой зоны Брока означает, что человек владел языком? Допустим, мы набираем текст на компьютере пятью пальцами — клавиатура рассчитана именно на это. Но нельзя же из этого делать вывод, что компьютер появился вместе с пятипалостью, то есть триста миллионов лет назад…

— Правильно. Может быть, у хабилисов эта зона мозга занималась еще не грамматикой, а чем-то другим. И у более поздних эректусов эта зона тоже могла отвечать за что-то другое, а могла — уже за грамматику.

Меня снова лишили определенности. Торжественная дата появления языка размазывается по сотням тысяч лет. Света пытается меня успокоить:

— На самом деле я думаю вот что. Чтобы была грамматика, надо произносить больше одного слога за одну реплику. Правильно? Иначе никаких приставок, окончаний, суффиксов — один слог на все про все. Воздух должен подаваться на голосовые связки не сразу, а небольшими порциями. Более того, чтобы мы могли внятно говорить, диафрагма должна совершать так называемые парадоксальные движения: на выдохе делать движения типа вдоха. В общем, получается такой природный эквалайзер.

— И что из этого? — не совсем понимаю я.

— Чтобы этим природным эквалайзером управлять, нужна хорошая управлялка и много проводов. А чтоб много проводов влезло, необходима толстая дырка в позвоночнике. У хомо эректус эта дырка тонкая, у следующих гоминидов — человека гейдельбергского, неандертальца, хомо сапиенса — широкая, соответственно, они могли произносить больше одного слога за одну реплику.

— Значит ли это, что они добрались до грамматики?

— Не знаю. Может, и добрались, а может, добрались только сапиенсы. У древнейших сапиенсов кости уже такие же, как у нас. Наверное, и мягкие ткани были такие же, хотя поди знай — они следов не оставляют. Значит, тогда, двести тысяч лет назад, была опущенная гортань и членораздельная звучащая речь.

Подавиться или молчать

Считается, что для появления языка эта опущенная гортань была чуть ли не важнее, чем развитый мозг и умение управлять диафрагмой. У нас ротовая полость и глотка примерно одинаковы по длине, что позволяет четко произносить «крайние» гласные: [i], [u], [a].

Другие гоминиды такого счастья лишены. Американские психологи вот уже полвека пытаются научить обезьян говорить. Самая продвинутая горилла Коко способна оперировать несколькими тысячами слов. Мозгов у нее для этого хватает. Но высокая гортань не позволяет ей эти слова произнести — приходится использовать язык глухонемых.

Впрочем, на этот счет есть и другие теории. Один знакомый зоолог, работающий в Московском зоопарке, как-то объяснял мне, что опущенная гортань позволяет издавать низкие звуки и выдавать себя за более крупное существо. Делюсь этим со Светланой:

— Может, между опущенной гортанью и появлением языка нет связи? Чистая самозащита: ревешь басом, и хищник думает, что ты здоровенный бычара, и предпочитает с тобой не связываться.

— Знаешь, когда у тебя есть каменное рубило, хищник и так старается не связываться. Потому что тот, который не старается, получает рубилом в череп и выбывает из эволюционного процесса.

— Ты хочешь сказать, что древнему человеку важнее было пообщаться, чем спастись от хищника? Что наших предков не жрали?

— Жрали, конечно. Да тигры и в наше время иногда жрут не только предков, но и потомков. Но это случалось не так уж часто. Австралопитеков жрали систематически, а вот эректусов уже нет. Эректус — это уже такой большой дядя с большим камнем. И если такие дяди соберутся в группу, то хищнику сильно не повезет. И вообще, преувеличение собственных размеров — слишком маленький эволюционный выигрыш за такую неудобную штуку, как опущенная гортань.

— Чем же она неудобна?

— Тем, что подавиться можно. При каждом глотке, совершаемом человеком, пища или жидкость проходят над отверстием трахеи. Только в США из-за этого ежегодно погибают несколько тысяч человек. У обезьян глотка устроена иначе, и им не грозит опасность подавиться.

— Для речи это большая выгода?

— Для членораздельности — да. У языка появляется много степеней свободы, и он уже может обеспечить немереное количество всяких разных звуков. Значит, можно завести большой-большой словарь, и тогда потребуется грамматика, чтобы как-то все это упорядочить.

— Хорошо, а что было раньше: курица или яйцо, развитый мозг или опущенная гортань?

— Скорее всего, это было то, что в биологии называется коэволюцией, — когда одно подстегивает другое, положительная обратная связь. Видимо, хомо эректусы, предки гейдельбергского человека, уже пытались произнести несколько слогов за одну реплику, и в гейдельбержцы вышли только те, кому это удалось. Кому не удалось, вымерли. Следующая задача — членораздельная звучащая речь. Кто ее решил, вышел в хомо сапиенсы, у кого не получилось, подарил свои кости антропологам.

О чем говорил кроманьонец

— Света, наверное, тебе все задают попсовый вопрос о том, каким было первое слово, которое произнес человек?

— Ну, бывает, задают…

— И ты, небось, отвечаешь, что однажды утром самый умный хомо эректус вышел на поляну, оглядел своих соплеменников и произнес хриплым басом: «Антропогенез!»

— Примерно так. А если серьезно, то что можно считать этим самым первым словом? Вот когда мой Сашка научился говорить «дям», что одновременно означало и «да», и «дай», это было первым словом или просто младенческим вяком? Тут границу провести практически невозможно.

— Хорошо, не будем искать это первое слово. Но хоть какой смысловой ряд человеку было выгоднее освоить первым?

— Наверное, это был ряд, связанный с повседневной деятельностью, с каким-нибудь новым рубилом или едой какой... Как только начинается что-то нестандартное, то, кто об этом сообщил, тот и выиграл. При перемещении из леса в саванну количество нового, нестандартного сильно возрастает. Когда появляются сложные орудия, возрастает еще. Когда начинается продвижение в зону умеренного климата, то там, соответственно, одежда, жилище, огонь — тут уж без языка точно не обойтись.

— Можно ли предположить, какие части речи появились раньше? Существительные, наверное?

— Тут все сложно. Ты даже современные языки возьми и попробуй в них части речи определить. В том же английском «a face» — это существительное «лицо», а «to face» — глагол «встречаться лицом к лицу». Подозреваю, что первыми были так называемые голофразы — такие однословные высказывания, которые сразу покрывают ситуацию целиком. Их часто дети используют.

— Какое-нибудь «мням» — дай мне поесть.

— Типа того. В одной книжке по детской речи есть хороший пример: «Варежка!» В одном случае это значит: «Я потеряла варежку, как мне плохо!» В другом: «Я нашла свою потерянную варежку, ура!» И опять же, чем больше нюансов надо передать, тем больше ярлыков на них надо навесить. Очень может быть, что хомо эректусы, у которых был тонкий позвоночный канал и не было возможности за раз произнести больше одного слога, как раз такими голофразами и обходились. Ну а потом — да, жизнь стала тяжелее, стало не хватать.

— Скажи, а есть в понимании происхождения языка что-то, что сейчас неизвестно, но в будущем это, возможно, сумеют открыть?

— Много чего неизвестно. И что там наука с техникой нам в будущем смогут дать, никто предсказать не может. Думал ли кто-нибудь, что мы узнаем, какого цвета были перья динозавра? Мы вообще долго не знали, что у этих ящеров оперение было. А вот совсем недавно нашли в окаменелостях какие-то следы молекул пигментов и реконструировали цвет. Думаю, с происхождением языка нечто похожее вполне может случиться.

Чай выпит. Торт почти доеден. Разговор подходит к концу. И, как положено, я прошу дать прогноз: что же будет с человеческим языком дальше?

— Для того чтобы действительно начались какие-то изменения, нужен новый эволюционный вызов.

— Не знаю. Должно случиться что-то, что повернет естественный отбор в ту или иную сторону.

— Ты хочешь сказать, что естественный отбор все еще работает?

— Он всегда работает. Мы же как-то выбираем, на ком жениться и с кем детей заводить. К примеру, если мы отвергаем тех, кто позлобней, то постепенно гены, провоцирующие злобность, переведутся. Правда, я этого не замечаю. Может, потому что очень близорука и ненаблюдательна.

Справка РР

Когда появился язык?
Крайние позиции

— Чем-то похожим на язык обладали еще австралопитеки, жившие 4-5 млн лет назад. Это, конечно, была не такая отчетливая и связная речь, как у нас. Но все-таки их система коммуникации уже отличалась от обезьяньей.

— О языке можно говорить только применительно к Homo sapiens, который появился около 200 тыс. лет назад. Только у нашего вида полностью развиты приспособления для речи: соответствующие зоны в мозге, опущенная гортань, особая система управления диафрагмой и слух, рассчитанный на определенные частоты.

Была ли наша речь изначально звуковой?
Крайние позиции

— Сначала язык основывался на жестах. А звуковым он стал, когда руки оказались занятыми орудиями. У обезьян, например, жестовый язык вполне развит. Да и многие из нас без жестов не обходятся, есть даже поговорка: итальянец со связанными руками говорить не сможет.

— Наш язык возник из подражания крикам животных и другим природным звукам. А дальше эволюция обеспечила нас средствами все более и более тонкого управления акустическими сигналами.

Насколько наша способность к языку прописана в генах?
Крайние позиции

— В нашем мозге изначально существует нечто вроде языкового органа и языковых генов. Способность конструировать предложения именно таким способом передается нам по наследству.

— Никакого языкового органа нет. Есть просто мозг, который хорошо развит и способен научиться языку. А гены содержат только информацию о белках, а не справочник Розенталя.

Существовал ли единый язык человечества?
Крайние позиции

— Скорее всего, существовал. Изначально язык был единым, а потом разделился на группы, семьи и так далее. Недаром даже в самых непохожих языках можно обнаружить общие принципы, например деление на гласные и согласные.

— Скорее всего, не существовал. С самого начала языки формировались в нескольких центрах. А сходство языков связано лишь со сходством человеческого мышления и физиологии.

В данном параграфе мы попытаемся показать, что произойдет с английским языком, какой будет следующий мировой язык всех народов, и попытаемся показать проблему исчезновения традиционного английского языка, постараемся показать, что наш родной русский язык тоже стоит под угрозой исчезновения.

Был выбран путь всеобщей унификации языка. Это свидетельствует распространения английского языка во всем мире. По мнению некоторых ученых, распространение служит поводом для развития в языке своего «сленга», чтобы хоть как-то отгородиться от остального населения планеты.

Таким образом, получается, что сами англичане не желают общаться со всем миром на одном языке, пусть даже и родном. К примеру, американский язык, иначе «американский английский», - это тот же язык туманного Альбиона, только с изменением смысла некоторых слов и присущей американцам «жеваностью» и соответственно невнятностью. В конце концов, две страны несколько веков назад разделили океанские просторы, а телевидения и прочих средств поддержания постоянной коммуникации тогда не было.

То же может произойти и с нашим родным языком. Он может стать однотипным английскому языку, только с русскими элементами, русский английский или русский британский (или, еще хуже, русский американский). Либо наша «родная мода» выйдет на какой-то другой уровень, за счет своих внутренних ресурсов (например, снижения употребления ненормативной лексики, во что, правда, верится слабо). Что будет дальше, покажет только время.

А время может показать развитие технологий быстрого машинного перевода. Тогда уже будет вообще не важно, на каком языке говоришь. Произойдет стирание языковых барьеров - единым для всех языком будет «машинный». И будут люди общаться друг с другом, сидя у компьютера дома.

На распространенность языка, в частности английского, в будущем могут повлиять также демографические процессы; возможные политические и торговые союзы в Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, в которых не участвуют США и другие англоязычные страны; раздражение против американских ценностей. Наконец, возможно, что мир коренным образом изменится благодаря какому-либо новому техническому открытию, которое может произойти в стране, где английский непопулярен.

К тому же сегодня в мире в три раза больше людей говорят по-китайски, чем по-английски. В основных англоязычных странах уровень рождаемости значительно ниже, чем в Индии, арабских странах и Латинской Америке, поэтому на протяжении последних 50 лет доля англоязычного населения в мире постоянно сокращалась.

В самой большой англоязычной стране - США неумолимо растет доля людей, которые не говорят по-английски. Непрерывно увеличивается число иммигрантов. Количество людей, прибывших в США из Латинской Америки, выросло за последние десять лет в полтора раза. В Калифорнии, Флориде и в юго-западных штатах испано-язычная популяция уже превзошла по численности англоязычную нацию.

Число иммигрантов из Китая в США за последние десять лет выросло вдвое. Большинство из них в быту говорят на родном языке и ничего не делают для того, чтобы выучить английский.

Несколько лет назад была предпринята попытка законодательно принять поправку к Конституции, в которой английский, провозглашался бы официальным языком США и, которая запрещала бы государственным учреждениям вести дела на каком-либо ином языке. Однако поправка так и не была принята, и чиновники в районах, где проживает много иммигрантов, которые вынуждены учить испанский и китайский.

Кроме межнациональных проблем изменений языка, существуют внутринациональные. Таковой является не теряющая своей актуальности и по сей день проблема «отцов и детей».

Первые признаки каких-либо перемен, происходящих в обществе можно увидеть на подрастающем поколении, которое как губка впитывает в себя все изменения.

Язык не исключение. Молодежь начинает быстро усваивать новые понятия, что, по их мнению, помогает как-то выделиться, «отличиться» от ничего не понимающих в жизни «предков». [Приложение 2] Отсюда происходят все эти «винды», «писюхи», «чуваки» и «герлы».

Также можно отметить стремление к упрощению языковых средств с использованием иностранных «словечек», которые более эффектно выражают мысль. Особенно это заметно в связи с современными технологиями коммуникаций. В Интернете существуют свободные формы общения через электронную почту (e-mail, разговорный эквивалент «мыло»), чаты (англ. «Chat» - болтовня) и другие, в которых люди, общаясь, коверкают слова, как правило, из-за того, что не успевают быстро писать их полностью: «Дарова, народы!», «Жизня намана!», «Кеды!» (от «покедова» и «пока»). А те, кто пользуется английским как вторым языком, видоизменяют «инглиш» до полной неузнаваемости.

Что же «предки»? А ничего, они-то разговаривают на более-менее «правильном» литературном языке и стараются не замечать «спич» («speech» - «речь», что тоже вполне употребляется в повсеместной жизни) своих чад. Большинство родителей может даже и не осознавать, что язык их молодости тоже как-то отличался от языка молодости их родителей. Также не все приходят к пониманию того, что язык будущего сформирует нынешняя «молодость нации». Именно она будет на нем говорить, и этот язык может отличаться от современного.

Конечно, это связано с национальной языковой политикой государств. В нашей стране если этим и занимаются, то это пока не заметно. Но хорошо заметно в США, да и в европейских государствах, которые тратят значительные средства на «пробивание» своего языка в других странах. Например, в Пскове миссионеры-мармоны начинают знакомить с собой всех желающих под видом бесплатных курсов английского языка.

Языковая борьба происходит на уровне национальной политики. Но в связи с развитием новых технологий коммуникации происходит переход на новый уровень существования языков: уровень культурной войны языков вне политических границ государств. До появления технологий коммуникации, распустившей свои сети через все границы, было возможно свободное распространение языка на любой ограниченной территории государства при значительном влиянии на этот процесс политики этого государства. Теперь язык не имеет возможности развиваться внутри любого государства без борьбы с другими языками. Эта борьба идет на уровне универсальной мировой культуры и уже не может ни контролироваться, ни управляться государственной политикой.

Чтобы сохранить свой язык, нужно воевать не за язык и не с языками. Политики, которые желают стимулировать развитие государственного языка, должны говорить вовсе не о языке. Они должны продвигать реальные интересы, связанные с конкретным языком, которые могли бы быть привлекательны как для соотечественников, так и для граждан других стран. Тогда будет «продвигаться» и сам язык - носитель информации.

Хотя совершенно не важно, сохранятся национальные формы общения или нет, но всемирный процесс глобализации в сфере языка движется своим ходом. Вполне закономерен итог изменения языков, который выльется в некое подобие единообразия и появления всемирного общего языка, пусть даже и производного английского.

Предания многих народов гласят, что некогда на земле был единый язык и что все человечество, ее населявшее, было одним народом. Попытки возродить «первобытную » ситуацию предпринимались многократно – и пока безуспешно… О том, к какому скверному результату в конце концов привел первородный «общея », повествует библейская легенда о Вавилонском столпотворении.

Обуянные самомнением, люди захотели воздвигнуть башню высотой до самых небес, и Бог, возмутившись их наглостью, смешал языки гордецов. Строительная «инициатива » с невероятным грохотом провалилась (остатки башни, кстати сказать, были найдены археологами, так что это не пустой миф ), а рассеянные в результате Божьей кары народы не смогли больше объединиться.

Время шло. Люди с развитием цивилизации, конечно, менялись, но многое в них осталось таким же, как в доисторические времена. В том числе – гордыня, побуждающая строить башни до небес (пример тому – множащиеся на земле небоскребы, в самом названии которых – намек на ту, самую первую библейскую башню).

Сохранилось и неуемное желание обрести язык, на котором бы говорили абсолютно все жители планеты.

А, правда, разве не заманчиво стереть языковые границы?! Разве не здорово было бы убрать «разрыв коммуникации », стоящий на пути желания прочесть ту или иную книгу, посмотреть фильм, пообщаться с людьми, живущими на другом континенте? На протяжении последних двух с лишним тысяч лет люди с разной периодичностью пытаются сконструировать искусственный общий язык, раз уж это никак не происходит естественным путем. Особенно активизировался этот процесс в девятнадцатом и двадцатом веке.

Античные корни Самой первой из достоверно зафиксированных попыток создания искусственного языка был проект некоего философа Алексарха, родственника Александра Македонского. Он в 316 году до нашей эры основал на вершине горы Афон город Уранополис (в переводе – «Небесный град »). Для его развития Алексарх разработал целый «генплан », в итоге, разумеется, оказавшийся утопическим.

Наряду с прочими чертами, которые должны были быть у жителей уникального города, им «полагался » еще и уникальный, искусственно созданный язык. К сожалению, ныне никто не знает, что этот язык, по задумкам Алексарха, из себя представлял. Можно предположить, что базироваться он должен был на древнегреческом, но это лишь гипотеза… Первую попытку от всех последующих отделяло более тысячи лет. Только в Средневековье была предпринята следующая попытка ввести единый, общий для всех язык.

Таким языком для многих образованных людей стал не искусственный, а мертвый язык – латынь. Впрочем, быстро выяснилось, что, прижившись в науке и философии, латынь никак не могла закрепиться ни в литературе, ни в разговорной речи. Она так и осталась сугубо научным языком, хотя в некотором роде и универсальным. Ученые всего мира, работающие в разных областях науки, по сей день не могут обойтись без латыни, особенно медики, биологи и химики.
В семнадцатом веке с открытием новых земель и новых морских путей и активизацией международного общения возросла активность апологетов единого для всего мира языка. В Европе тогда родилось несколько десятков подобных проектов, среди создателей которых были Декарт, Ньютон, Лейбниц и многие другие выдающиеся деятели того времени.

Вдохновенный волапюк Рекордсменам по числу проектов искусственных языков на единицу времени стал девятнадцатый век. Он подарил миру около трех сотен проектов новых искусственных языков! Наибольшую известность из них получил волапюк, название которого было образовано от немецкого vol (мир) + puk (язык), то есть «мировой язык ». Его автором был Иоганн Мартин Шлейер, немецкий католический священник, писатель и философ. По словам Шлейера, в ночь на 31 марта 1879 года у него была сильная бессонница, он ходил всю ночь по дому, пока сам Господь не пришел к нему, и Шлейер тут же понял, каким должен быть международный язык. Всю ночь он в приступе озарения записывал его грамматику и словарь.

Уже в мае 1879 года в литературной газете небольшого баварского городка появилась первая восторженная публикация о волапюке, а через год на нем издавалась целая газета.

В 1884 году прошел первый всемирный конгресс сторонников этого языка, а спустя еще пять лет на волапюке издавалось более тридцати журналов, существовало около трех сотен различных сообществ его приверженцев. В различных странах более двухсот тысяч человек спешно изучали «новый всемирный язык » на специализированных курсах. Однако из-за сложности и запутанности грамматики волапюк так и не стал по-настоящему международным. Интерес к нему постепенно угас после смерти его создателя Шлейера в 1912 году.

Опасное эсперанто На смену волапюку пришел более удобный и простой в изучении искусственный язык, существующий и по сей день, – эсперанто.

Структура и словарь языка «доктора Эсперанто » – варшавского врача-окулиста Людвига Заменгофа, были настолько продуманны и просты, что даже человек без особых лингвистических способностей мог освоить его за четыре — пять месяцев. Именно легкость изучения и использования сделали эсперанто самым жизнеспособным из всех когда либо появлявшихся искусственных языков.

В тридцатые годы прошлого века популярность эсперанто была столь высока, что на него даже обратили внимание многие спецслужбы (это был первый и единственный в истории случай пристального интереса «органов » к такому явлению, как искусственные языки). Однако в результате этого неблагосклонного интереса многим эсперантистам пришлось несладко. В Германии, а затем, по ее «настоятельному совету », и в большинстве европейских стран на эсперанто был наложен запрет. В СССР в кровавом тридцать седьмом году под колесо репрессий попали более тридцати тысяч поклонников эсперанто. Ярлык что в гитлеровской Германии, что во франкистской Испании, что в большевистском Союзе эсперантистам приклеивался один – «шпионы».

Впрочем, и в демократической Великобритании они тоже находились под наблюдением контрразведки… В наше время на эсперанто ежегодно издается более двухсот новых книг (включая те, что изначально были на нем написаны, а также переводы известных литературных произведений – Пушкина, Бальзака, Диккенса, Маркеса), выходит около трехсот периодических изданий.

Несмотря на определенную популярность и простоту, соперников у эсперанто сегодня все равно хватает. Упомянем такие лингвистические изобретения, как интерлингва, новиал, окциденталь, интерглосса, идо, котава, ложбан, неутраль, адьюванто, эльюнди, романова, богомол, севориан, венедык… В тот же ряд можно поставить и эльфийские языки великого Толкиена, созданные им для своих книг. Сейчас их на полном серьезе изучают многие поклонники его творчества и даже пытаются на них говорить.

Вселенский линкос Существуют даже языки, специально разработанные их создателями для общения с внеземными цивилизациями.

Пример тому – линкос (от лат. linqua cosmica – «космический язык » ), детище профессора математики Утрехтского университета Ханса Фройденталя. Изобретен он был в те годы, когда весь мир был взволнован запуском первого космического спутника и первой попыткой принять сигналы внеземных цивилизаций. Линкос прост и однозначен, он не содержит исключений из правил, синонимов и т.д. К тому же линкос совершенно свободен от фонетического звучания – слова этого языка никогда и никем во Вселенной произноситься не будут. Зато их можно закодировать в любой системе (например, в двоичной) и передавать в космос по радио или любым другим способом.

Ханс Фройденталь разработал уроки линкоса, которыми должно начинаться первое послание пришельцам. Первый урок содержит простые понятия математики и логики. Он начинается рядом натуральных чисел, которые передаются последовательностью импульсов.

Затем вводятся знаки чисел и понятие «равняется ». Каждый знак передается импульсом особой формы. После этого демонстрируются арифметические операции. Таким образом, неведомый корреспондент проходит курс математики и овладевает понятием «больше », «меньше », «верно », «неверно », «возрастает », «убывает» и т.д.»

Практичный словио Большинство искусственных языков основано на языках романской группы, но из этого правила есть исключения. Например, словио, основанный на языках славянской группы и, в частности, на русском языке. Он был создан лингвистом Марком Гучко с прицелом на то, чтобы быть понятным всем народам, говорящим на славянских языках, без дополнительного изучения, так как базируется словио на общеславянской лексике, интуитивно доступной восприятию любого славянина.

Резон тут таков: славяне – самое многочисленное этническое семейство Европы, членами которого являются более четырехсот миллионов человек. Следовательно, у словио есть немалые практические перспективы. Например, выучивший его немец сможет преодолеть языковой барьер в любой из славянских стран, а в контексте ситуации, когда большинство из них стали членами Европейского Союза, это может оказаться и по-житейски, и по-деловому очень полезным. Освоить словио намного проще, чем выучить хотя бы один из славянских языков. Для письма на нем можно использовать как латиницу, так и кириллицу.

Музыкальный сольресоль Однако самым оригинальным искусственным языком, безусловно, является музыкальный сольресоль. Первые его эскизы появились в 1817 году.

Автор сольресоля, француз Жан Франсуа Сюдр (1787-1862) родом из Альби, составил все слова, помимо семи односложных, из различных комбинаций семи музыкальных нот: в нем 49 двусложных слов, 336 трехсложных, 2268 четырехсложных и 9072 пятисложных. Например, «я » произносится как до-ре; «ты, вы » – до-ми; «мой » – ре-до. До-ре-до означает «время », до-ре-ми – «день », до-ре-фа – «неделя », соль-ляси – «поднимать », си-ля-соль – «опускать ». «Я люблю » на этом языке будет звучать как до-ре-ми-ля-си.

Место ударения в слове определяет категорию части речи.

Слова сольресоля могут:

писаться буквами;
первыми семью арабскими цифрами;
нотами;
произноситься или петься;
исполняться на любом музыкальном инструменте, имеющем гамму;
сигнализироваться флажками;
воспроизводиться семью цветами радуги. Короче, они имеют семь различных форм выражения.

Проект Сюдра заслужил одобрение различных комиссий Парижской академии наук и многочисленных научных обществ, получил приз в 10 тысяч франков на международной выставке 1851 г. в Париже и почетную медаль на международной выставке в 1862 г. в Лондоне. Он обрел признание у многих выдающихся современников, включая Виктора Гюго, Франсуа Ламартина, Александра Гумбольдта. К сожалению, в дальнейшем интерес к музыкальному языку угас. А не угасни он, и – кто знает? – возможно, нестройный хор человеческих голосов уже давно звучал бы как хорошо налаженный музыкальный инструмент.

Но если в конце концов какой-нибудь из этих языков все-таки станет универсальным и на нем заговорит весь мир, что тогда произойдет? Не получится ли так, что Господь снова разгневается и смешает языки, чтобы не было по каким-то ведомым лишь Ему причинам единого для всего человечества средства общения? И не потому ли даже самый популярный среди искусственных языков – эсперанто – по сей день не может стать по-настоящему универсальным и международным, хотя выучить его гораздо проще, чем английский, китайский или русский. Эсперанто остается скорее забавой, как и словио, и многие другие их сородичи.

Не от того ли, что это позволяет нам избежать второго Вавилонского столпотворения? Ведь свои «вавилонские башни » мы уже построили и продолжаем их строить, а Господь почему-то пока это допускает…

5. Перспективы формирования всеобщего мирового языка.

Судьба языков как в прошлом, настоящем, так и в будущем всецело зависит от судеб их носителей. Поэтому перспективные пути языкового развития можно понять лишь на фоне общественного развития наций и народностей. Говоря о будущем, прежде всего следует четко разграничивать два его аспекта - далекое будущее и время, непосредственно прилегающее к нашей эпохе.

В связи с оживлением за последние годы теоретических исследований проблема всеобщего языка привлекает к себе все большее внимание ученых. Мнения ученых, касающиеся вопросов будущего единого языка, в основном сводятся к двум взаимоисключающим тезисам: одни утверждают, что будущим общим языком человечества станет один из национальных языков, другие полагают, что таким языком может стать лишь искусственный язык, наделенный лучшими чертами национальных языков. Сторонники обеих концепций по-своему аргументируют свои положения.

Другая группа ученых полагает, что будущим языком человечества может быть искусственно созданный язык, обогащенный за счет национальных и межнациональных языков. «Не исключено,- пишет В. Г. Костомаров,- что когда-нибудь люди создадут весьма совершенный искусственный язык и откажутся от сослуживших свою службу естественных языков».

Мнения ученых расходятся относительно того, следует или нет уже теперь разрабатывать в научном плане теоретические вопросы будущего всеобщего языка. Одни считают, что о них «надо думать, писать, говорить, спорить уже сегодня», что «язык будущего есть проблема настоящего: в будущем (быть может, не столь отдаленном, как это кажется) всеобщий язык перестанет быть проблемой - станет живой реальностью как второй язык всех народов мира. Именно в наши дни проблема всемирного языка может и должна стать объектом плановой научной разработки».

Мнение других, пожалуй, наиболее полно сформулировал чл.-корр. АН СССР В. А. Аврорин, который замечает, что у нас нет никаких объективных данных, чтобы судить о том, в каких формах будет протекать процесс образования единого языка: будет ли это чем-то вроде спортивных соревнований по олимпийской системе с конечной победой одного из языков, будет ли это постепенное смешение всех или хотя бы нескольких из существующих языков на основе полного равноправия или, наконец, это будет искусственно созданный язык с логически безукоризненной структурой. «Решение этих вопросов - продолжает ученый - и даже составление прогнозов в этом отношении - дело отдаленного будущего».

Проблемы национально-языкового развития в ближайшем будущем, несомненно, требуют глубокой разработки. От степени их изученности во многом зависит практика культурного строительства. Не секрет, что недостаточная разработанность тех или иных вопросов иногда приводит к некоторым недочетам в практической деятельности (например, в народном образовании, издательском деле и др.).

В более широком плане следует изучать перспективные процессы языкового развития в мировом масштабе, наиболее характерной чертой которого является развитие национальных языков и выделение их из среды нескольких мировых языков.

Проблемы языков международного общения до сих пор не привлекают еще к себе достаточного внимания. Перед социолингвистами стоит задача глубокого исследования закономерностей расширения функций русского языка как одного из мировых языков современности и перспективы их изменения в будущем.

В связи с развитием крупных наций на мировые просторы выходят также их языки. Таким образом, перспектива увеличения числа «мировых языков» в будущем весьма реальна. Не без основания утверждают, что количество официальных международных языков (ныне их 6) в ближайшем будущем может увеличиться до 10-12. Кроме того, много ценного печатается и на других языках.

Более распространенными стали искусственные языки, созданные на базе нескольких европейских языков, особенно воляпюк и эсперанто. Воляпюк был создан И, М. Шлейером в 1880 г.; через 20 лет существовало около 300 воляпюкских обществ, выходило 25 журналов, было более тысячи учителей.

Еще большую известность и применение получил эсперанто. Он был создан польским врачом-полиглотом Л. М. Заменгофом

(1859-1917). Название языка происходит от псевдонима, под которым вышла в 1887 г. первая книга создателя языка -на языке эсперанто. Esperanto значит "надеющийся" (тот, кто надеется). В том же году в Варшаве вышли первые учебники нового искусственного языка. Заменгоф составил словарь, сборник художественных произведений, перевел на новый язык “Ревизора” Гоголя, “Жоржа Дан-дена” Мольера, “Гамлета” Шекспира, “Ифигению в Тавриде” Гёте; составил 2630 пословиц и поговорок

Заменгоф обращался к рабочим и крестьянам, подчеркивая, что новый вспомогательный язык будет способствовать общению и взаимопониманию народов. Через 20 лет было уже около 2000 эсперантистских организаций; в 1890 г. было издано 28 книг на эсперанто, в 1920 г.- уже свыше 3200. В 1905 г. в городе Булонь-сюр-Мер во Франции прошел первый международный конгресс эсперантистов, в 1908 г. была создана международная организация эсперантистов Universale Esperanto Asosio - ИЕА.

Эсперанто завоевывает мир. Наиболее активно работают эсперантисты в Болгарии, Вьетнаме, Японии, Польше, скандинавских странах, Англии, Румынии, Чехословакии, Франции. Международный эсперантистский союз охватывает около 50 национальных союзов, поддерживает связи с 80 странами, проводит международные конгрессы и конференции; 13 радиостанций систематически ведут передачи на языке эсперанто, на этом языке издаются журналы и газеты. Литература на эсперанто, которая издается 70 издательствами мира, охватывает не только оригинальные и переводные романы и повести, драматические произведения |И стихи, но и научные труды и диссертации. Крупнейшая эсперантистская библиотека в Лондоне насчитывает свыше 30 тыс. названий.

В нашей стране эсперантисты существуют с 1921 г. После второй мировой войны интерес к международному вспомогатель-

ному языку был оживлен на VI Всесоюзном фестивале студентов и молодежи, который проходил в Москве (1957). В 1979 г. Была создана Ассоциация советских эсперантистов.

Система эсперанто проста и логична: язык имеет всего 16 грамматических правил и около 40 суффиксов и предлогов". Всякое слово читается так, как оно пишется, каждой фонеме соответствует отдельная буква латиницы. Ударение в слове - всегда на предпоследнем слоге слова.

Словоизменение, формообразование и словообразование осуществляется по принципу простого присоединения: эсперанто

состоит из корней и аффиксов. Части речи и формы узнаются по формообразующим суффиксам (окончаниям агглютинативного типа): если слово оканчивается на -о, то это имя существительное (например, porto - отец; felico - счастье); если на -а, то это имя прилагательное (например, patra - отцовский; felica - счастливый, tria - третий, mia - мой); если слово оканчивается на -е, то это наречие (например, patre - по-отцовски, felice - счастливо, trie - в-третьих, rnie - по-моему).

Родовых форм нет; множественное число показывается суффиксом -j: felicaj patroj - счастливые отцы; имеется одна простая

форма косвенного падежа - винительного, показателем которого является -п: lampon - лампу; остальные падежные формы образуются с помощью предлогов: de - показатель родительного падежа, per - творительного и т. п. (например: Mi scribas leterojn al miajn fratojn - Я пишу письма моим братьям). Есть- один артикль -la.

Глагольные формы также показываются суффиксами-окончаниями: -t - инфинитив (labori - работать, legi - читать); -и-

повелительное наклонение (legu - читай, // skribu leteron - Пусть он напишет письмо), -us- сослагательное наклонение (Mi legus, se mi havus tempo - Я читал бы, если бы имел время); -as, -is, -os образуют временные формы глагола: (mi) labor as, laboris, laboras - (я) работаю, работал, буду работать.

Формы лица и числа у глагола образуются аналитически - путем прибавления к формам времени или наклонения личного

местоимения: mi - я, а - ты, И - он, Si - она, ge - оно; ni - мы, vi - вы, ili - они; oni - неопределенное местоимение. Залоговые формы образуются путем прибавления суффиксов -tit- (действительный) и -t- (страдательный) к форме настоящего,; прошедшего и будущего времени; добавление окончания -а дает причастную форму, -е - деепричастную (наречную): leganta - читающий, leginta - читавший, legonte - тот, кто будет читать; legante - читая, leginie - прочитав, legonte - собираясь читать; legata - читаемый, legita -- прочитанный. Словообразование осуществляется при помощи суффиксов и приставок, причем свободное присоединение их дает возможность образовать от одного корня от 20 до 60 производных слов. Вот несколько суффиксов и префиксов: -ism (komunismo), -ar (обозначает собрание однородных предметов: arbaro - лес, при arbo - дерево, vagonaro - поезд, при uagon - вагон); -an (darvinano - дарвинист), -in (fitino - дочь, при filo - сын, patrino - мать, при patro - отец), -id (bovido- теленок, при bovo - бык),

Cj- (уменьшительный суффикс имени: fradio - братец, от frato) и -nj- (суффикс уменьшительного женского имени Sonjo от Sofio) и т. п.; re-------- повторение и обратность действия (redoni - возвращать, давать обратно, при doni - давать), mal - обозначает противоположное действие, состояние, качество (malfermi - открывать, при. fermi - закрывать).

Искусственный международный язык, несмотря на логичность и разумность его системы, не может выполнять роль

Полифункционального языка человечества: его роль - роль вспомогательного языка. Более широкое распространение эсперанто приводит к тому, что в нем возникают орфоэпические варианты, лексическая и словообразовательная синонимия